Неточные совпадения
Собор Успенский, церковь Благовещения, Грановитая палата, Теремный дворец, Кремль с своими стрельницами, множество каменных церквей и домов, рассыпанных по городу, — все это, только что вышедшее из-под
рук искусных зодчих, носило на себе печать свежести и новизны, как бы возникло в
один день волею всемогущею.
Дмитрий Иванович бросился к одру, припал на колена, лобызал хладеющую
руку деда, орошал ее слезами. Умирающий, будто силою гальванизма, приподнял голову, положил
одну руку на голову внука, другою благословил его, потом произнес задыхающимся голосом...
Где она? где это царство, сильное, владычное, дружное, словно
одно тело, у которого
руки и ноги делают, что похочет голова?» — «Ты угомонил татар, покорил Новгород и раскинул свою державу так широко, что можешь назваться царем русским», — прервала Софья Фоминишна.
С
одной стороны, быстрый, огненный взор из-под черных, густых бровей на дворецкого — взор, который редкий мог выдержать и от которого женщины слабого сложения падали в обморок. Казалось, им окинул он своего слугу с ног до головы и обозрел душу его. С другой стороны, глубокий, едва не земной поклон, которым Русалка хотел, казалось, скрыться от испытующего взора, вручение посоха и целование властительной
руки. Шапку не принял Иван Васильевич и дал знать, чтобы он положил на
одну из скамеек.
— Люблю Антонио за обычай! — воскликнул
один из толпы, средних лет, до сих пор хранивший насмешливое молчание. — Люблю Антонио! Настоящий рыцарь, защитник правды и прекрасного!.. Товарищ, дай мне
руку, — присовокупил он с чувством, протягивая
руку Эренштейну, — ты сказал доброе слово за моего соотечественника и великого художника.
Ну, почтеннейший господин, у ней звезды вместо очей, щеки — пылающая заря, а губки… губки… (тут рассказчик стал в тупик, щелкал пальцами, хватал за воронку своего носа, но прибрать никак не мог чего-нибудь подобозначащего к губам красавицы; махнув
рукой, он принялся описывать далее)… русой, шелковой косы ее, право, стало бы, чтоб вас, молодца, опутать, а ножки ее на
один глоток…
Пока Аристотель читал письмо своего брата, молодой лекарь беседовал с Андрюшей, сидя у стола и окружив
одною рукою гибкий, величавый стан малютки. Несмотря на расстояние лет, между ними установилась с того времени постоянная дружба.
Здесь художник глубоко вздохнул, и слезы выступили на глазах его. Антон пожал ему
руку, по сочувствию
одной и той же любви к прекрасному, хотя и в разных видах, и спешил облегчить сердце его горячими утешениями, в которых художник так нуждался.
Едва заметное движение
руки, наклонение на волос плеча, груди, колена есть торжество или опасность; мысль в
один миг угадывает обман или намерение, рассчитывает последствия, пользуется, отражает и сама готовит нападение.
Когда Аристотель, служивший на этот раз переводчиком, представил лекаря, Иван Васильевич зорко посмотрел на приезжего, немного привстал с кресла и протянул ему
руку, которую этот поцеловал, став на
одно колено. Великому князю, тотчас после осквернения его
руки нечистыми устами, поднесли умывальник и блюдо, но он слегка кивнул боярину, исполнявшему эту обязанность, давая ему знать, что она не нужна.
Им велено стать в
один ряд, открыть рты и протянуть
руки.
Новое отделение, новые знаменитые пленники. И опять татаре, опять живое свидетельство Иоаннова ума и воли, смиривших Восток. Заключенные были два брата,
один седой старик, другой в летах, подвигающих к старости. Сидя рядом и перекинув друг другу
руки около шеи, они молча, грустно смотрели друг другу в глаза. В них видели они свое отечество, свое небо, своих родичей и друзей, все бесценное и утраченное для них. В таком положении застал их великий князь. Смущенные, они расплелись и остались сидя.
Во всякое время молодой лекарь поспешил бы на зов страждущего, тем охотней в Москве, где он еще, кроме попугая и Ненасытя, не имел на
руках ни
одного больного и где хотел бы искусством своим приобресть доверие и любовь русских.
— Да, зелье… только не от чужой
руки… Сама, дурочка, всему виновата. Пожалела серебряную черпальницу, да взяла медную; в сумраке не видала, что в ней ярь запеклась, — и черпнула питья. Немного б еще, говорил лекарь, и глаза мои закрылись бы навеки. Видит бог, света мне не жаль, жаль тебя
одного. Поплакал бы над моею могилкой и забыл бы скоро гречанку Гаиду.
Вдруг из горевших развалин городка поднялись веселые возгласы; ветерок отпахнул дымную занавесь, и показались,
одна за другою, две головы отчаянных молодцов, засевших в крепостце. Провидение хранило их. Кроме незначительного повреждения
рук и ног, с ними не случилось никаких бед.
Кругом мельницы наступила тишь. Но мельник, обезумленный всем, что видел и слышал, ни жив ни мертв стоял все еще на
одном месте, посреди избы, и творил молитвы. В таком положении застали его новые гости. Это были двое вооруженных молодцов; они несли торжественно на
руках маленького лесовика и посадили его на лавку. Между ними начался такой смех, что они вынуждены были подпереть себе бока.
Между тем боярин наяву и во сне сражается с орлом. Исчислены все случаи нападения со стороны царя птиц, изучены все меры защиты против него, все способы его уничтожить. Мамон ладил и с медведями; мохнатый не чета птице, хоть и державной, а не
один миша лег под его ловкою и могучею
рукой. Он заранее торжествует победу над орлом и над Хабаром. Грудь его ширится от радостных поисков, сердце растет.
Мамон следит их взором, между тем заносит ногу выше,
одною рукою хватается за гнездо, другою хочет вонзить нож в грудь самки; она в сторону, под защиту сучьев, и только слегка ранена.
Исполинские четвероугольные столбы из огромных камней, истесанных, источенных ржавчиною веков, окрапленных плеснею времени, наваленных в дивном, гармоническом беспорядке, казалось, складены были всемогущею
рукою природы, а не смертного; из сводов, согласного размера со столбами, грозно выглядывали каменные гиганты и готовы были задавить вас; молитвенный стон должен был отдаваться под этими сводами, как вздох из чахлой груди не
одного человека, а целого человечества.
Несколько дней сряду бояре ездили в посольский двор для переговоров о встрече, проводах, сидении, вставании, целовании
руки, о числе поклонов, об
одном шаге вперед или назад и едва ли не о чихании.
— Прибавь, что ты видел меня в лучшие минуты моей жизни, когда я готовился в первый раз ночевать под
одною кровлей с своей невестой. Эти минуты мне принадлежат, этот день мой; завтра, будущее — в
руке божьей.
Один, оборотив
руки назад, держится искусно за холку; другой ухватился превежливо двумя, тремя пальцами за верхушку хвоста, как искусный парикмахер за тупей своего пациента.
Совестливость, если не совесть, дворецкого пробудилась этим упреком: она вспомнила и то, чего скромность друга не досказала — богатые дары, которые Мамон черпал для него щедрою
рукою из своей сокровищницы. Были ль сделаны вновь подарки или подействовала
одна благодарность, нам неизвестно, знаем только, что Русалка обещал своему больному другу стараться расстроить новый союз.
Пользуясь его сном, тот, который прокрался к полке,
одною рукой что-то схватил оттуда, а другою — что-то поставил на место похищенной вещи.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет
рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни
один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул
рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В
одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Дрожу, гляжу на лекаря: // Рукавчики засучены, // Грудь фартуком завешана, // В
одной руке — широкий нож, // В другой ручник — и кровь на нем, // А на носу очки!