Филя. Ей, ей, право, велико слово! Вы знаете, какое у меня ухо: чуть кто на волос неверно споет, так и завизжит в нем, как поросенок или тупая пила. Не сбедокурил бы над нами проводник. Молодец хоть куда! Пожалуй, на обе руки! Да еще не жид ли:
и нашим и вашим… Нас подвел ночью шведов побить, а днем подведет их, чтоб нас поколотить.
Неточные совпадения
— Вот так-то! — вскричал старик, всплеснув руками в знак одобрения. — Это лучше, чем смотреть друг на друга сентябрем. А знаете ли, друзья мои, все настоящие беды
наши, не выключая
и вашей размолвки, происходят оттого, что адрес, поданный лифляндцами блаженныя памяти королю, был худо сочинен.
— Он! Более не скажу словечка; теперь нет ему имени. По приказу его поджидал я вас на
нашу сторонку с нетерпением. Вспомните слова мои, когда вы в первый раз к нам пожаловали
и когда я дрожащею рукой брал
вашу лошадь за повода.
— Скажу вам яснее: вы меня знавали; я держал вас маленьким на коленах; вы знавали его. Если вы разгадаете его имя, не сказывайте мне: я об этом вас прошу вследствие
нашего уговора. По тому ж условию требую от вас, в случае, если б он, благодетель
ваш,
ваш стряпчий, попал в несчастье из беды
и если б вы, узнав его, могли спасти…
— Чтобы в делах
наших было поболее чудесностей, скажу вам еще, что вы не иначе получите отнятое у вас имение
и вашу Луизу, как посредством чухонской девки
и русских,
и то не прежде, как все они побывают в Рингене.
— Не претися о вере
и мирских междоречий пришел я к вам, никонианцам; досыта учители
наши обличили новую веру
и вбили в грязь
ваших фарисеев [Фарисеи — в древней Иудее зажиточные слои населения, отличавшиеся ханжеским религиозным благочестием; в переносном смысле лицемеры.].
— Может быть, подагрик
и предугадывает погоду; наверно, еще
и алхимист: без того не терся бы около него
наш барон. Вернее всего, какой-нибудь шарлатан, который показывает истину не по-старинному, на дне кладезя, а на дне кошелька, ха-ха-ха! как
ваш стригун, русский козел Андреас Дионисиус.
— В этом случае,
ваше превосходительство, крепко ошибаетесь, — сказал граф Л-д. — Между нами нет ни одного изменника своему государю: лифляндцы доказывали
и доказывают ему преданность свою, проливая свою кровь, жертвуя имуществом
и жизнию даже
и тогда, когда отечество не видит в том для себя пользы. Не в Россию, а разве из России вторгнется к нам бурный поток,
и, конечно, щепками
вашего отряда не остановишь его
и погибели
нашей!
«Джукджур, — начал один учено-педантически, — по-тунгусски значит большая выпуклость —
и нашим и вашим…» — «Совсем не то; это просто две кожаные сумки, которые вешают по бокам лошади для провизии и вообще для всего, что надо иметь под рукой».
Пропотей. Убили гниду — поют панихиду. А может, плясать надо? Ну-ко, спляшем
и нашим и вашим! (Притопывает, напевая, сначала — негромко, затем все более сильно, и — пляшет.) Астарот, Сабатан, Аскафат, Идумей, Неумней. Не умей, карра тили — бом-бом, бейся в стену лбом, лбом! Эх, юхала, юхала, ты чего нанюхала? Дыб-дыб, дым, дым! Сатана играет им! Згин-гин-гин, он на свете один, его ведьма Закатама в свои ляшки закатала! От греха, от блуда не денешься никуда! Вот он, Егорий, родился на горе…
Надо оговориться, что Жучок, желая угодить
и нашим и вашим, дал знать Волку через доверенного человека о женитьбе Стабровского. «От этого для русской стороны беды никакой не будет, — думал он, — по крайней мере, на случай, задобрю сильного поляка в свою пользу».
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость,
ваше сиятельство. Если уже вы, то есть, не поможете в
нашей просьбе, то уж не знаем, как
и быть: просто хоть в петлю полезай.
Все
ваше, все господское — // Домишки
наши ветхие, //
И животишки хворые, //
И сами —
ваши мы!
В могилках
наши прадеды, // На печках деды старые //
И в зыбках дети малые — // Все
ваше, все господское!
Бурмистр потупил голову, // — Как приказать изволите! // Два-три денька хорошие, //
И сено
вашей милости // Все уберем, Бог даст! // Не правда ли, ребятушки?.. — // (Бурмистр воротит к барщине // Широкое лицо.) // За барщину ответила // Проворная Орефьевна, // Бурмистрова кума: // — Вестимо так, Клим Яковлич. // Покуда вёдро держится, // Убрать бы сено барское, // А
наше — подождет!
Сказать ли всю истину: по секрету, он даже заготовил на имя известного
нашего географа, К.
И. Арсеньева, довольно странную резолюцию:"Предоставляется
вашему благородию, — писал он, — на будущее время известную вам Византию во всех учебниках географии числить тако: