В скучном изгнании своем, в разлуке с
милыми сердцу, ты вознагражден любовью Луизы, о которой — прости мне! — не могу говорить и до сих пор без того, чтобы средь бела дня у меня в глазах не мутилось и сердце не поворачивалось, как в смоляном кипятке.
Неточные совпадения
Отворяй, барон, ворота:
Едем в гости к тебе.
Ты поставь на стол, у тебя
Что ни лучшего есть:
Свое
сердце в желчи, в крови,
Очи
милой своей.
У
сердца моего хранился
милый дар доныне: никто, кроме
сердца моего, не знает об этом.
Сердце у раскольницы такое же мягкое, как и у женщин мирских: она исполнила волю
милого.
При таких речах Владимир задумывался; грудь его сильно волновалась; тяжело вздыхал он. Мысль, что он еще не испытал одного, последнего, средства для свидания с
милым, незабвенным отечеством, цели всех его желаний, бродила в его голове.
Сердцу его отозвались слова Паткуля: «Прямо к нему, без посредников, кроме твоих заслуг и его великодушия!»
Роза поймала в глазах своего друга желание и спешила исполнить его; сходила в Дрезден, объявила невесте Паткуля, что несколько строк ее руки утешат затворника, получила от нее письмо, несла несколько
миль свинцовое бремя у
сердца своего и эту новую жертву положила к ногам своего кумира, чтобы в глазах его прочесть себе награду.
„Смерть! скорее смерть! — воскликнул Паткуль задыхающимся голосом; потом обратил мутные взоры на бедную девушку, стал перед ней на колена, брал попеременно ее руки, целовал то одну, то другую и орошал их слезами. — Я погубил тебя! — вскричал он. — Я, второй Никласзон! Господи! Ты праведен; Ты взыскиваешь e меня еще здесь. О друг мой, твоя смерть вырвала из моего
сердца все чувства, которые питал я к другой. Роза!
милая Роза! у тебя нет уже соперницы: умирая, я принадлежу одной тебе”.
— Мы, монашествующие, необычные к конверсации [Конверсация — разговор, беседа (фр.).] с такими высокими персонами и — да
помилует нас всемилостивейше всещедрое
сердце ее величества! — говорим по простоте нашего уразумения.
Впрочем, встал он с постели не более как за четверть часа до прихода Алеши; гости уже собрались в его келью раньше и ждали, пока он проснется, по твердому заверению отца Паисия, что «учитель встанет несомненно, чтоб еще раз побеседовать с
милыми сердцу его, как сам изрек и как сам пообещал еще утром».
Матушка сама известила сестриц об этом решении. «Нам это необходимо для устройства имений наших, — писала она, — а вы и не увидите, как зиму без
милых сердцу проведете. Ухитите ваш домичек соломкой да жердочками сверху обрешетите — и будет у вас тепленько и уютненько. А соскучитесь одни — в Заболотье чайку попить милости просим. Всего пять верст — мигом лошадушки домчат…»
— Днем я принадлежу обязанностям, которые налагает на меня отечество, — говорила она, разумея под отечеством Россию, — но вечер принадлежит мне и моим друзьям. А впрочем, что ж! ведь и вечером мы говорим всё о них, всё о тех же
милых сердцу детях!
Неточные совпадения
— О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и… я должен тебя огорчить… не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что подарила мне день. Наш
милый самовар будет в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за то что она всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит
сердце. Теперь она, кроме всех своих хлопот, занята примирением Облонских.
Я чувствую, что у меня есть
сердце и что есть во мне много хорошего, Эти
милые влюбленные глаза!
Прошло минут пять;
сердце мое сильно билось, но мысли были спокойны, голова холодна; как я ни искал в груди моей хоть искры любви к
милой Мери, но старания мои были напрасны.
Дай оглянусь. Простите ж, сени, // Где дни мои текли в глуши, // Исполнены страстей и лени // И снов задумчивой души. // А ты, младое вдохновенье, // Волнуй мое воображенье, // Дремоту
сердца оживляй, // В мой угол чаще прилетай, // Не дай остыть душе поэта, // Ожесточиться, очерстветь // И наконец окаменеть // В мертвящем упоенье света, // В сем омуте, где с вами я // Купаюсь,
милые друзья!
От хладного разврата света // Еще увянуть не успев, // Его душа была согрета // Приветом друга, лаской дев; // Он
сердцем милый был невежда, // Его лелеяла надежда, // И мира новый блеск и шум // Еще пленяли юный ум. // Он забавлял мечтою сладкой // Сомненья
сердца своего; // Цель жизни нашей для него // Была заманчивой загадкой, // Над ней он голову ломал // И чудеса подозревал.