И с сокрушением сердечным // Готов несчастный Кочубей // Перед всесильным, бесконечным // Излить тоску мольбы своей. // Но не отшельника святого, // Он гостя узнает иного: // Свирепый Орлик перед ним. // И, отвращением томим, // Страдалец горько вопрошает: // «Ты здесь,
жестокий человек? // Зачем последний мой ночлег // Еще Мазепа возмущает?»
Так думал Топоров, не соображая того, что ему казалось, что народ любит суеверия только потому, что всегда находились и теперь находятся такие
жестокие люди, каков и был он, Топоров, которые, просветившись, употребляют свой свет не на то, на что они должны бы употреблять его, — на помощь выбивающемуся из мрака невежества народу, а только на то, чтобы закрепить его в нем.
Неточные совпадения
Все самые
жестокие слова, которые мог сказать грубый
человек, он сказал ей в ее воображении, и она не прощала их ему, как будто он действительно сказал их.
— А, Костя! — вдруг проговорил он, узнав брата, и глаза его засветились радостью. Но в ту же секунду он оглянулся на молодого
человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и
жестокое выражение остановилось на его исхудалом лице.
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное,
жестокое и ужасное дело, что ни один
человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
Стояла белая зима с
жестокою тишиной безоблачных морозов, плотным, скрипучим снегом, розовым инеем на деревьях, бледно-изумрудным небом, шапками дыма над трубами, клубами пара из мгновенно раскрытых дверей, свежими, словно укушенными лицами
людей и хлопотливым бегом продрогших лошадок.
Самгин нередко встречался с ним в Москве и даже, в свое время, завидовал ему, зная, что Кормилицын достиг той цели, которая соблазняла и его, Самгина: писатель тоже собрал обширную коллекцию нелегальных стихов, открыток, статей, запрещенных цензурой; он славился тем, что первый узнавал анекдоты из жизни министров, епископов, губернаторов, писателей и вообще упорно, как судебный следователь, подбирал все, что рисовало
людей пошлыми, глупыми,
жестокими, преступными.