— Я знаю только то, что моя мать в переписке с человеком, носящим имя, которое вы сейчас назвали… но
что мне за дело до того, о чем эта переписка? Я моей матери не судья.
Неточные совпадения
Пенькновскому эти слова были все равно,
что обольстительный фимиам, в сладком дыму которого он ошалел
до того,
что вдруг, приняв, вероятно, свою ложь
за истину, возмнил себя в самом
деле моим нравственным руководителем, — начал рассказывать, будто бы он всегда
за мною наблюдал и в дороге и в корпусе и тогда-то говорил
мне то-то, а в другой раз это-то и т. п.
Практичность матушки сделалась предметом таких горячих похвал,
что я, слушая их, получил самое невыгодное понятие о собственной практичности говоривших и ошибся:
я тогда еще не читал сказаний летописца,
что «суть бо кияне льстиви даже
до сего
дне», и принимал слышанные
мною слова
за чистую монету.
Я думал,
что эти бедные маленькие люди лишены всякой практичности и с завистью смотрят на матушку, а это было далеко не так; но об этом после.
Услыхав из своей комнаты,
что дело дошло
до королевецких происшествий,
я чрезвычайно оробел, а когда матушка вдобавок к этому еще спросила:
за что же именно его так обидели, страх мой уже не знал пределов, — но коварный мужичонка отлично нашелся. Немножко помямлив и почесавшись, он с достоинством отвечал...
— А вы эгоист, Борис Павлович! У вас вдруг родилась какая-то фантазия — и я должна делить ее, лечить, облегчать: да
что мне за дело до вас, как вам до меня? Я требую у вас одного — покоя: я имею на него право, я свободна, как ветер, никому не принадлежу, никого не боюсь…
Неточные совпадения
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала
я, //
За дело принялась. // Три года, так считаю
я, // Неделя
за неделею, // Одним порядком шли, //
Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, //
До смерти не избыть!
Скотинин. Кого?
За что? В
день моего сговора!
Я прошу тебя, сестрица, для такого праздника отложить наказание
до завтрева; а завтра, коль изволишь,
я и сам охотно помогу. Не будь
я Тарас Скотинин, если у
меня не всякая вина виновата. У
меня в этом, сестрица, один обычай с тобою. Да
за что ж ты так прогневалась?
— По
делом за то,
что всё это было притворство, потому
что это всё выдуманное, а не от сердца. Какое
мне дело было
до чужого человека? И вот вышло,
что я причиной ссоры и
что я делала то,
чего меня никто не просил. Оттого
что всё притворство! притворство! притворство!…
— Ужаснее всего то,
что ты — какая ты всегда, и теперь, когда ты такая святыня для
меня, мы так счастливы, так особенно счастливы, и вдруг такая дрянь… Не дрянь, зачем
я его браню?
Мне до него
дела нет. Но
за что мое, твое счастие?..
«
Я совсем здорова и весела. Если ты
за меня боишься, то можешь быть еще более спокоен,
чем прежде. У
меня новый телохранитель, Марья Власьевна (это была акушерка, новое, важное лицо в семейной жизни Левина). Она приехала
меня проведать. Нашла
меня совершенно здоровою, и мы оставили ее
до твоего приезда. Все веселы, здоровы, и ты, пожалуйста, не торопись, а если охота хороша, останься еще
день».