Неточные совпадения
— А к тому же, — говорит, — мы и сами в своем месте
не последние капиталисты, и нас-де и хорошие люди, благодаря бога,
не за пустых людей почитают, да есть, мол, у меня и жена, и дети; ну, одним словом,
не хочу делать
революцию да и все тут, и ступай, немчик, назад.
Бенни с чисто детскою пытливостию
хотел объяснений, отчего все эти люди давали на церковь, когда он был наслышан, что церковь в России никто
не любит и что народ прилежит к расколу, ибо расколом замаскирована
революция? Ничипоренко объяснял ему, что «это ничего
не значит».
Будь на месте Бенни человек порассудительнее и посерьезнее, он, конечно,
не побоялся бы этого: он понял бы, что никакой социальной
революции в России в те дни еще
не было, что революционерам здесь делать нечего, и затем благоразумно бросил бы этого Ничипоренко, как бросали его многие люди,
не возбраняя ему распускать о них что он
хочет и кому
хочет.
Герцен был его кумир, который
не мог лгать и ошибаться, и Бенни во что бы то ни стало
хотел разыскать ему скрывающуюся в России
революцию.
Да и сам Бенни, после всех заданных ему нравственных встрепок,
не бредил более русскою
революциею,
хотя и после всех этих данных ему уроков
не избегал вечных тяготений к революционным людям.
— Представьте, что только теперь, когда меня выгоняют из России, я вижу, что я никогда
не знал ее. Мне говорили, что нужно ее изучать то так, то этак, и всегда, из всех этих разговоров, выходил только один вздор. Мои несчастия произошли просто оттого, что я
не прочитал в свое время «Мертвых душ». Если бы я это сделал
хотя не в Лондоне а в Москве, то я бы первый считал обязательством чести доказывать, что в России никогда
не может быть такой
революции, о которой мечтает Герцен.
Свое «я должен поехать» Бенни мотивировал тем, что у него в Польше живут родные и что он
хочет честно разъяснить полякам, что он их политической
революции не сочувствует, а сочувствует
революции международной — социалистической.
— Нисколько. Я — уже испугана. Я
не хочу революции, а хочу — в Париж. Но я не знаю, кому должна сказать: эй, вы, прошу не делать никаких революций, и — перестаньте воевать!
— Большевики — это люди, которые желают бежать на сто верст впереди истории, — так разумные люди не побегут за ними. Что такое разумные? Это люди, которые
не хотят революции, они живут для себя, а никто не хочет революции для себя. Ну, а когда уже все-таки нужно сделать немножко революции, он даст немножко денег и говорит: «Пожалуйста, сделайте мне революцию… на сорок пять рублей!»
Неточные совпадения
— Очень
революция, знаете, приучила к необыкновенному. Она, конечно, испугала, но учила, чтоб каждый день приходил с необыкновенным. А теперь вот свелось к тому, что Столыпин все вешает, вешает людей и все быстро отупели. Старичок Толстой объявил: «
Не могу молчать», вышло так, что и он
хотел бы молчать-то, да уж такое у него положение, что надо говорить, кричать…
— Меня, брат, интеллигенция смущает. Я ведь —
хочешь ты
не хочешь — причисляю себя к ней. А тут, понимаешь, она резко и глубоко раскалывается. Идеалисты, мистики, буддисты, йогов изучают. «Вестник теософии» издают. Блаватскую и Анну Безант вспомнили… В Калуге никогда ничего
не было, кроме калужского теста, а теперь — жители оккультизмом занялись. Казалось бы, после
революции…
Вообще это газетки группы интеллигентов, которые,
хотя и понимают, что страна безграмотных мужиков нуждается в реформах, а
не в
революции, возможной только как «бунт, безжалостный и беспощадный», каким были все «политические движения русского народа», изображенные Даниилом Мордовцевым и другими народолюбцами, книги которых он читал в юности, но, понимая,
не умеют говорить об этом просто, ясно, убедительно.
—
Революция неизбежна, — сказал Самгин, думая о Лидии, которая находит время писать этому плохому актеру, а ему —
не пишет. Невнимательно слушая усмешливые и сумбурные речи Лютова, он вспомнил, что раза два пытался сочинить Лидии длинные послания, но, прочитав их, уничтожал, находя в этих
хотя и очень обдуманных письмах нечто, чего Лидия
не должна знать и что унижало его в своих глазах. Лютов прихлебывал вино и говорил, как будто обжигаясь:
— Это ужасно! — сочувственно откликнулся парижанин. — И все потому, что
не хватает денег. А мадам Муромская говорит, что либералы — против займа во Франции. Но, послушайте, разве это политика? Люди
хотят быть нищими… Во Франции
революцию делали богатые буржуа, против дворян, которые уже разорились, но держали короля в своих руках, тогда как у вас, то есть у нас, очень трудно понять — кто делает
революцию?