Неточные совпадения
Повествователи и романисты одного довольно странного литературного направления долго рассказывали о каких-то непоседливых людях, которые всё будто уезжали
из Петербурга в глубь России и делали там какие-то «предприятия»; но, к сожалению, ни один
из писателей этого одностороннего направления не воспроизвел сколько-нибудь осязательного типа упомянутых им предпринимателей, и тайна, в
чем именно заключаются так называемые их «предприятия», остается для всех до такой степени тайною,
что множество людей даже сомневаются в
том, были ли в действительности самые предприниматели?
Автор просит верить ему,
что он не вынужден для оправданий Бенни прибегать ни к каким утайкам и натяжкам, да это было бы и невозможно, потому
что в литературных кружках Петербурга и Москвы теперь еще слишком много живых людей, которым история покойного Бенни известна, если не во всем целом, как она здесь излагается,
то по деталям,
из которых сгруппировано это целое.
Это был первый выход Артура Бенни
из дома своего отца —
из того дома, в котором он, живучи в Польше, мог гораздо удобнее воображать себя римлянином, афинянином или спартанцем,
чем поляком, ибо воспитанный отцом своим, большим классиком, Артур Бенни о Риме, Спарте и Афинах знал в это время гораздо больше,
чем о Польше.
Он стал говорить,
что прибыл в Лондон именно с
тем единственно, чтобы завязать здесь с самим Александром Ивановичем и с его верными людьми хорошие и прочные связи на жизнь и на смерть и затем, уехав в Сибирь, служить оттуда,
из дома,
тому самому делу, которому они служат здесь, в Лондоне.
Теперь посмотреть Россию ему казалось даже еще необходимее, потому
что ему хотелось удостовериться: много ли в России сибирских купцов, вроде его дорожного спутника, и познакомиться с
теми лучшими петербургскими людьми,
из которых он с одними встречался у Герцена, а о других много слышал как о людях развитых, серьезных, умных и держащих в своих руках все нити русской социально-демократической революции.
Бенни поставил Ничипоренко свои условия с такою решимостию,
что тот сразу увидел себя в совершенной необходимости на которое-нибудь
из них решиться. Ехать назад одному, ничего не сделавши для «предприятия» и притом не имея
что и рассказать о
том, за
что он прогнан, Ничипоренко находил невозможным, и он извинился перед мальчишкою и дал Бенни требуемое этим последним слово воздержаться вперед и от драчливости, и от брани.
— А вы меня небось этим хотите сконфузить? — отвечал, рассмеявшись, Ничипоренко и, махнув рукою, добавил, — нам мало дела до
того,
что о нас думает подгнивающее поколение! А
что касается до ваших дочерей, которых вы выдали замуж, так мы еще не знаем,
чем это окончится. Если спросить женщин по совести,
то каждая
из них предпочитает временные свободные отношения вековечным брачным.
Положение предпринимателей становилось все труднее и труднее, каждый
из них горячился, и, возражая друг другу, они дошли до
того,
что Ничипоренко сказал Бенни,
что он рассуждает «как либерал, филантроп и трус», а Бенни отвечал Ничипоренке,
что он не хочет ставить его суждений выше болтовни революционных шарлатанов и дураков.
Он трясся как в лихорадке и решительно не мог слушать никаких убеждений Бенни, доказывавшего ему,
что появление комиссии в коридоре, по всем вероятиям, действительно должно быть не
что иное как случайность, и
что «Колокол» жечь не из-за
чего,
тем более,
что печная труба вверху может быть закрыта,
что печка станет дымить, взойдут люди, и тогда непременно родится подозрение,
что они жгли что-нибудь недозволенное.
Бенни уже ни на волос не верил Ничипоренке и слушал его только
из вежливости; но ему хотелось видеть и Москву, и Малороссию, и Ивана Сергеевича Тургенева, которого он знал за границею и который тогда жил в Орловской губернии в своем мценском имении, как раз на пути
из Москвы в Малороссию. А ко всему этому еще присоединилось
то,
что с тридцатью рублями разъезжать было довольно трудно; а в Москве Ничипоренко обещал Бенни достать много, много денег.
Бенни в одно и
то же время занят был обдумыванием,
что бы такое ему написать пригодное для печати
из английской жизни, и кипятился все более и более скрытым негодованием на своего партнера.
Видя,
что он не трогается с места, она упавшим голосом проговорила: «Вон! вон! сию минуту вон!» и с
тем вместе сама, с нервными слезами на глазах, выбежала, шатаясь,
из своего кабинета.
Она послала за ним одного
из своих знакомых и, призвав Бенни к себе, сказала ему,
что негодование ее на его товарища вовсе не падает на ни в
чем не повинного Бенни; но
что если он, Бенни, хочет путешествовать по России с
тем, чтобы познакомиться с страною и с хорошими русскими людьми,
то прежде всего он должен освободить себя от своего петербургского товарища.
При постановлении этого решения не стеснялись ни
тем,
что Бенни беден, нищ и был вынужден для возвращения
из Орла в Москву продать последние часы,
чего со шпионом богатого ведомства не должно бы случиться, ни
тем,
что он имел в Англии около пяти тысяч рублей ежегодного жалованья и за шпионство в России большего вознаграждения, конечно, ожидать не мог.
Об этом обстоятельстве, известном очень многим живым до сего времени людям, стоит упомянуть в доказательство,
что Бенни никогда не был протежируем никаким особым ведомством, а, напротив, из-за него выпадали хлопоты
тем, кто с ним водился.
Но, кроме
того, в самый день апраксинского пожара Бенни был свидетелем ужасного события: он видел, как, по слуху, распространившемуся в народе,
что город жгут студенты, толпа рассвирепевших людей схватила студента Чернявского (впоследствии один
из секретарей правительствующего сената) и потащила его, с
тем, чтобы бросить в огонь, где г-н Чернявский, конечно, и погиб бы, если бы ему не спас жизнь подоспевший на этот случай патруль (происшествие это в подробности описано в первом
томе моих рассказов).
Бенни доказывал обер-полицеймейстеру Анненкову,
что мера эта совершенно безопасна и дозволяется почти везде за границею, да и у нас в Риге, а между
тем она и усилит средства огнегасительной команды, когда будет являться в помощь ей на пожары, и в
то же самое время докажет,
что у молодых людей,
из которых она будет навербована, нет ничего общего с зажигателями.
Он и не подозревал,
что в кружках, где распоряжались от лица «молодого поколения», не было и малейшего поползновения оправить и очистить студентов от подозрений, а, напротив, вся забота состояла в
том, чтобы представлять самих себя в опасном положении, чтобы только свирепеть и злобствовать, выводя
из всех этих пустяков необходимость непримиримой вражды…
Бенни вскоре же увидел,
что из его усилий создать женскую atelier [мастерская (франц.).] не выходит ничего похожего на atelier, но терпел ее в
том виде, какой она принимала по воле и по вкусам приходивших развивателей.
Тот, сажая птичку, заботится припасти для ее продовольствия горсть конопель или проса, а Бенни взял четырех совершенно бедных женщин с условием доставлять им содержание до
тех пор, пока они выучатся и станут печатать книги, и упустил
из виду,
что это содержание вовсе не дебаты о труде, а нечто вещественное,
что его надо было своевременно приобресть и запасти.
Из всех людей, с которыми Бенни с полным великодушием делился всем,
чем мог поделиться, его не вспомнил никто или по крайней мере никто не вспомнил его с
тем, чтобы заплатить ему хотя малейшею внимательностию за его услуги, а вспомнили его один раз три друга, но только для
того, чтобы забрать у больного последние его веши, имевшие хоть какую-нибудь ценность.
Бенни порою доходил
то до нервных слез,
то до отчаяния,
то до не оставлявших его столбняков,
из которых два были особенно продолжительны и страшны. Он видел,
что был кругом обманут, одурачен, разбит, оклеветан, смещен в разряд мальчишек, обобран и брошен в запомет.
— Представьте,
что только теперь, когда меня выгоняют
из России, я вижу,
что я никогда не знал ее. Мне говорили,
что нужно ее изучать
то так,
то этак, и всегда,
из всех этих разговоров, выходил только один вздор. Мои несчастия произошли просто оттого,
что я не прочитал в свое время «Мертвых душ». Если бы я это сделал хотя не в Лондоне а в Москве,
то я бы первый считал обязательством чести доказывать,
что в России никогда не может быть такой революции, о которой мечтает Герцен.
За сим три месяца заключения Бенни окончились, и русские жандармы отвезли его на
ту самую пограничную с Пруссиею станцию, откуда сибирский купец советовал ему уходить назад, чтобы сберечь свою жизнь, может быть, на гораздо более дельное употребление,
чем то, которое этот «натурализованный английский субъект» сделал
из нее, взяв на себя непосильный труд научить Чичиковых и Ноздревых «любить ближнего, как самого себя».
Да и к
тому же, надо признаться, цель поездки Артура Бенни и его возвращение были гораздо менее загадочны,
чем его отпуск
из Петербурга.
Но остается еще сказать о
том,
что сделалось известно о его кончине
из другого, может более достоверного источника, именно
из уст одной очевидицы его смертного часа.
Между
тем из Швейцарии давно писали,
что хотели приехать в Рим..
Неточные совпадения
Один
из них, например, вот этот,
что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без
того, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного
из них впустите,
то… Только увидите,
что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека,
что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина
из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце,
то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один
из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают
из уст его совершенно неожиданно.
Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты,
тем более он выиграет. Одет по моде.
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, —
из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну
что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно.
Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!