Неточные совпадения
Поличье, отобранное у Висленева, было самого ничтожного свойства и
арест его был очень не строг, так что Алине Дмитриевне Фигуриной не стоило никаких особенных затруднений устроить свидание с арестантом, а потом было еще легче ввести его
в суть
дела и потребовать от него услуги за услугу, брака за сбережение его сочинения, которое находится тут же,
в части,
в кармане Алины, и сейчас может быть предъявлено, после чего Висленеву уже не будет никакого спасения.
Что касается до Горданова, Подозерова и Висленева, то о них вспомнили только на другой
день и, ввиду болезненного состояния Горданова и Подозерова, подчинили их домашнему
аресту в их собственных квартирах; когда же пришли к Висленеву с тем, чтобы пригласить его переехать на гауптвахту, то нашли
в его комнате только обрывки газетных листов, которыми Иосаф Платонович обертывал вещи; сам же он еще вчера вечером уехал бог весть куда.
Дело о дуэли было кончено ничтожным взысканием
в виде короткого
ареста, и
в бодростинском доме все этому очень радовались и занимались по утрам своими
делами, а вечерами катались, играли и пели.
Это тоже была истинная правда: Горданов, действительно, был сильно болен и
в первый же
день ареста требовал ампутации пораженной руки. Ввиду его крайне болезненного состояния допросом его не обременяли, но ампутацию сделали. Он был тверд и, пробудясь от хлороформа после операции, спокойно взглянул на свою коротенькую руку. Ввечеру осторожный смотритель сказал Горданову, что его непременно хочет видеть Ропшин. Горданов подумал и сказал...
— Вот именно!.. Но
дело в том, какие он мне сообщил чудеса: во-первых, он сам, все это открывший, чуть не остался виноват
в том, зачем открыл, потому что
в дело вмешалось соперничество двух наблюдательных персон, бывших на ножах. Оттого все так
в комок да
в кучу и свертелось. Да что об этом толковать. Я лучше сообщу вам приятную новость. Майор Форов освобожден и
арест ему вменен
в наказание.
Последний, тот самый, который
в день ареста допрашивал Мадлен в полицейском бюро, встал, откашлялся и, выпив глоток воды из стоявшего на его пюпитре стакана, начал:
Неточные совпадения
— Алеша-то Гогин, должно быть, не знает, что
арест на деньги наложен был мною по просьбе Кутузова. Ладно, это я устрою, а ты мне поможешь, — к своему адвокату я не хочу обращаться с этим
делом. Ты — что же, —
в одной линии со Степаном?
Илье Ильичу не нужно было пугаться так своего начальника, доброго и приятного
в обхождении человека: он никогда никому дурного не сделал, подчиненные были как нельзя более довольны и не желали лучшего. Никто никогда не слыхал от него неприятного слова, ни крика, ни шуму; он никогда ничего не требует, а все просит.
Дело сделать — просит,
в гости к себе — просит и под
арест сесть — просит. Он никогда никому не сказал ты; всем вы: и одному чиновнику и всем вместе.
Дело в том, что, как только обнаружилось все о князе, тотчас после его
ареста, то Лиза, первым
делом, поспешила стать
в такое положение относительно нас и всех, кого угодно, что как будто и мысли не хотела допустить, что ее можно сожалеть или
в чем-нибудь утешать, а князя оправдывать.
Он много и умно говорил про «аффект» и «манию» и выводил, что по всем собранным данным подсудимый пред своим
арестом за несколько еще
дней находился
в несомненном болезненном аффекте и если совершил преступление, то хотя и сознавая его, но почти невольно, совсем не имея сил бороться с болезненным нравственным влечением, им овладевшим.
А при
аресте,
в Мокром, он именно кричал, — я это знаю, мне передавали, — что считает самым позорным
делом всей своей жизни, что, имея средства отдать половину (именно половину!) долга Катерине Ивановне и стать пред ней не вором, он все-таки не решился отдать и лучше захотел остаться
в ее глазах вором, чем расстаться с деньгами!