— Так, увезу, как бородатую Прозерпину, если тебе нравятся герценовские
сравнения. Мы уедем
с тобой от всех здешних напастей куда бы ты думал?
В те благословенные места, где ты впервые познал всю сладость бытия; ты там увидишься со своею сестрой,
с твоею генеральшей, которой я не имею счастья знать, но у которой, по твоим словам, во лбу звезда, а под косой месяц, и ты забудешь
в ее объятиях все неудачи бытия и пристроишь оленьи рога своей дражайшей половине. Готов ты или нет на такую выходку?
Письмо начиналось товарищеским вступлением, затем развивалось полушуточным
сравнением индивидуального характера Подозерова
с коллективным характером России, которая везде хочет, чтобы признали благородство ее поведения, забывая, что
в наш век надо заставлять знать себя; далее
в ответе Акатова мельком говорилось о неблагодарности службы вообще «и хоть, мол, мне будто и везет, но это досталось такими-то трудами», а что касается до ходатайства за просителя,
то «конечно, Подозеров может не сомневаться
в теплейшем к нему расположении, но, однако же, разумеется, и не может неволить товарища (
то есть Акатова) к отступлению от его правила не предстательствовать нигде и ни за кого из близких людей,
в числе которых он всегда считает его, Подозерова».
Висленев и
тот являлся
в сравнении с ним чуть не гением совершенства;
в бедном Жозефе все-таки была непосредственная доброта, незлобие, детство и забавность.