Неточные совпадения
— Нет,
постой, — продолжал доктор. — Это не роман, а дело серьезное. Но если, друг мой Сашенька, взвесить, как ужасно
пред совестью и
пред честными людьми это ребячье легкомыслие, которое ничем нельзя оправдать и от которого теперь плачут столько матерей и томятся столько юношей, то…
— То есть еще и не своя, а приятеля моего, с которым я приехал, Павла Николаевича Горданова: с ним по лености его стряслось что-то такое вопиющее. Он черт знает что с собой наделал: он, знаете, пока шли все эти пертурбации, нигилистничанье и всякая штука, он за глаза надавал мужикам самые глупые согласия на поземельные разверстки, и так разверстался, что имение теперь гроша не
стоит. Вы ведь, надеюсь, не принадлежите к числу тех, для которых лапоть всегда прав
пред ботинком?
Даже обязанности волокитства кажутся уж тяжки, — женщина не
стоит труда, и начинаются rendez-vous нового сорта; не мелодраматические rendez-vous с замирающим сердцем на балконе «с гитарою и шпагой», а спокойное свидание у себя
пред камином, в архалуке и туфлях, с заученною лекцией сомнительных достоинств о принципе свободы…
Висленев схватился за косяк окна и не дышал, а когда он пришел в себя,
пред ним
стояла со свечой в руках Лариса, в ночном пеньюаре и круглом фламандском чепце на черных кудрях.
Лариса быстро отвернулась и, подойдя к камину, на котором
стояли часы, начала поправлять их, а затем задула свечу и, переходя без огня в переднюю, остановилась у того окна, у которого незадолго
пред тем
стоял Висленев.
Горданов быстро опустил занавесы на всех окнах, зажег свечи, и когда кончил,
пред ним
стояла высокая стройная женщина, с подвитыми в кружок темно-русыми волосами, большими серыми глазами, свежим приятным лицом, которому небольшой вздернутый нос и полные пунцовые губы придавали выражение очень смелое и в то же время пикантное.
Лариса в утреннем капоте сидела за чашкой чая и
пред нею
стояла высокая женщина в коричневом ситцевом платье.
В трех шагах
пред ними, в море волн,
стоял двухместный фаэтон, запряженный четверней лошадей, из которых одна, оторвавши повод,
стояла головой к заднему колесу и в страхе дрожала.
У Бодростиной дрожат веки, грудь подымается, и она хочет вскрикнуть: «брат! Гриша!», но открывает глаза… Ее комната освещена жарким светом изменчивого утра, девушка
стоит пред Глафирой Васильевной и настойчиво повторяет ей: «Сударыня, вас ждут Генрих Иванович Ропшин».
Принципы растеряны, враги гораздо ревностнее
стоят за то, за что хотели ратовать их друзья; земельный надел народа, равноправие всех и каждого
пред лицом закона, свобода совести и слова, — все это уже отстаивают враги, и спорить приходится разве только «о бревне, упавшем и никого не убившем», а между тем враги нужны, и притом не те враги, которые действительно враждебны честным стремлениям к равноправию и свободе, а они, какие-то неведомые мифические враги, преступлений которых нигде нет, и которые просто называются они.
Полная невеста Елена Дмитриевна Фигурина, в белом платье,
стояла прямо и смело держала свою свечу
пред налоем, а жених Иосаф Платонович опустился книзу, колена его гнулись, голова падала на грудь и по щекам из наплаканных и красных глаз его струились слезы, которые он ловил устами и глотал в то время, как опустившаяся книзу брачная свеча его текла и капала на колено его черных панталон.
Последуем и мы за этою картечью, которою Павел Николаевич обстреливает себе позицию, чтобы ничто не
стояло пред прицелами сокрытых орудий его тяжелой артиллерии. Читатель всеусерднейше приглашается отрясти прах от ног своих в гнезде сорока разбойников и перенестись отсюда на поля, где должен быть подвергнут ожесточениям, и пытке, и позору наш испанский дворянин в его разодранном плаще, и другие наши друзья.
Подозеров нагнулся и с чувством поцеловал обе руки Александры Ивановны. Она сделала было движение, чтобы поцеловать его в голову, но тотчас отпрянула и выпрямилась.
Пред нею
стояла бледная Вера и положила обе свои руки на голову Подозерова, крепко прижала его лицо к коленам мачехи и вдруг тихо перекрестила, закрыла ладонью глаза и засмеялась.
И Поталеев опять взглянул в мезонинное окно и видит, что Спиридонов
стоит в просвете рамы, головой доставая до низенького потолка, и, держа
пред собою гитару, поет. Слова звучные, мотив плавучий и страстный, не похожий на новые шансонетки...
Глафира Васильевна в сопровождении Висленева скорою походкой прошла две гостиных, библиотеку, наугольную и вступила в свой кабинет. Здесь Висленев поставил лампу и, не отнимая от нее своей руки, стал у стола. Бодростина
стояла спиной к нему, но, однако, так, что он не мог ничего видеть в листке, который она
пред собою развернула. Это было письмо из Петербурга, и вот что в нем было написано, гадостным каракульным почерком, со множеством чернильных пятен, помарок и недописок...
Когда кончилась процедура поцелуев, Лариса, как разбитая, обернулась назад и попятилась:
пред нею, в дверях,
стояла совсем одетая Форова.
Он рисовал мне картину бедствий и отчаяния семейств тех, кого губил Висленев, и эта картина во всем ее ужасе огненными чертами напечатлелась в душе моей; сердце мое преисполнилось сжимающей жалостью, какой я никогда ни к кому не ощущала до этой минуты, жалостью,
пред которою я сама и собственная жизнь моя не
стоили в моих глазах никакого внимания, и жажда дела, жажда спасения этих людей заклокотала в душе моей с такою силой, что я целые сутки не могла иметь никаких других дум, кроме одной: спасти людей ради их самих, ради тех, кому они дороги, и ради его, совесть которого когда-нибудь будет пробуждена к тяжелому ответу.
«Не она ли и минуту тому назад зажгла и бросила спичку? Я, забывшись, могла и не слыхать этого, но… Господи! портрет, действительно,
стоит пред столом! Он действительно сошел со стены и… он шел, но он остановился!»
«Вот только одно бы мне еще узнать», — думал он, едучи на извозчике. — «Любит она меня хоть капельку, или не любит? Ну, да и прекрасно; нынче мы с нею все время будем одни… Не все же она будет тонировать да писать, авось и иное что будет?.. Да что же вправду, ведь женщина же она и человек!.. Ведь я же знаю, что кровь, а не вода течет в ней… Ну, ну, постой-ка, что ты заговоришь
пред нашим смиренством… Эх, где ты мать черная немочь с лихорадушкой?»
— Да; я именно с этим пришла, — отвечал ей немножко грубоватый, но искренний голос Форовой, — я давно жду и не дождусь этой благословенной минутки, когда он придет в такой разум, чтоб я могла сказать ему: «прости меня, голубчик Андрюша, я была виновата
пред тобою, сама хотела, чтобы ты женился на моей племяннице, ну а теперь каюсь тебе в этом и сама тебя прошу: брось ее, потому что Лариса не
стоит путного человека».
— Да, это в Эдемском саду; но зато в Гефсиманском саду случилось другое: там Бог сам себя
предал страданьям. Впрочем, вы
стоите на той степени развития, на которой говорится «несть Бог», и жертвы этой понять лишены. Спросим лучше дам. Кто с майором и кто за меня?
Жизнь ее была так полна, что она никуда не хотела заглядывать из этого мирка, где
пред нею
стояли драгоценные сосуды ее веры, надежды и любви.
Не сознаваясь, разумеется, в этой последней мысли, Кишенский становился
пред Глафирой на некоторую нравственную высоту, и чувствуя, что ему не совсем ловко
стоять пред этою умною женщиной в такой неестественной для него позиции, оправдывался, что «хотя ему и не к лицу проповедовать мораль, но что есть на свете вещи, которые все извиняют».
Глафира подошла скорыми шагами к двери, быстро отмахнула ее одним движением, но отмахнула не без труда и не без усилия, потому что за дверью цепко держался за ручку и наконец вылетел на средину комнаты… кто?.. Как назвать это лицо? Глафира отступила два шага назад. Вместо Жозефа
пред ней
стоял… чужой человек, брюнет, с лицом, тщательно закрытым ладонями.
Пред нею
стоял Висленев, но не Висленев белый и волокнистый, а жгучий, пламенный брюнет, с темною родинкой на лбу у правой брови и с другою такою же наперекось посередине левой щеки.
— Все знаю-с: таким поэтическим барышням надо за старичков выходить, те угодливее: она будет капризничать, а он
пред ней на коленочках
стоять.
Лариса переступила порог и огляделась. Потом она сделала шаг вперед и, робко заглянув за ширму, остолбенела:
пред нею
стоял Горданов, а ее брат в то же мгновение запер дверь на замок и положил ключ в карман.
Павел Николаевич не
постоял за эту надбавку, а на другой день, вечером, он имел вполне благоприятный случай опровергнуть
пред Ларой все подозрения и коснуться той темной власти, которая руководила всеми его поступками.
Когда она отдавала на руки слуге свои вещи, из комнаты Павла Николаевича вышел другой слуга с серебряным подносом, на котором
стояла посуда, и в отворенную дверь
пред нею мелькнул сам Горданов; он был одет в том меховом архалучке, в котором она его встретила у его усадьбы, и,
стоя посреди устилавшего всю комнату пушистого ковра, чистил левою рукой перышком зубы, между тем как правая его рука очень интересно покоилась на белой перевязи через грудь и левое плечо.
Так они втроем доехали до самого крыльца.
Пред крыльцом
стояла куча мужиков, которые, при их приближении, сняли шапки и низко поклонились. На их поклон ответили и генерал и его жена, но Висленев даже не притронулся к своей фуражке.
Глафира слышала этот переполох и искала от него спасения. Она была встревожена еще и другою случайностью. Когда, отпустив гостей, она ушла к себе в будуар, где, под предлогом перемены туалета, хотела наедине переждать тревожные минуты, в двери к ней кто-то слегка стукнул, и когда Глафира откликнулась и оглянулась,
пред нею
стоял монах.
Ночь уходила; пропели последние петухи; Михаил Андреевич Бодростин лежал бездыханный в большой зале, а Иосаф Платонович Висленев сидел на изорванном кресле в конторе;
пред ним, как раз насупротив, упираясь своими ногами в ножки его кресла, помещался огромный рыжий мужик, с длинною палкой в руках и дремал, у дверей
стояли два другие мужика, тоже с большими палками, и оба тоже дремали, между тем как под окнами беспрестанно шмыгали дворовые женщины и ребятишки, старавшиеся приподняться на карниз и заглянуть чрез окно на убийцу, освещенного сильно нагоревшим сальным огарком.
Завидев этих грозных, хотя не воюющих воинов, мужики залегли в межу и, пропустив жандармов, встали, отряхнулись и пошли в обход к господским конюшням, чтобы поразведать чего-нибудь от знакомых конюхов, но кончили тем, что только повздыхали за углом на скотном дворе и повернули домой, но тут были поражены новым сюрпризом: по огородам, вокруг села, словно журавли над болотом,
стояли шагах в двадцати друг от друга пехотные солдаты с ружьями, а посреди деревни,
пред запасным магазином, шел гул: здесь расположился баталион, и прозябшие солдатики поталкивали друг друга, желая согреться.
И с этим она исчезла за дверями своей половины, у порога которых опять сидела в кресле за столиком ее горничная, не обращавшая, по-видимому, никакого внимания на Горданова, который, прежде чем уйти, долго еще
стоял в ее комнате
пред растворенною дверью и думал...
Это пустое обстоятельство так неприятно повлияло на расстроенные нервы вдовы, что она насилу удержалась на ногах, схватясь за руку Ропшина, и закрыла ладонью глаза, но чуть лишь отняла ладонь, как была еще более поражена:
пред нею несли со стола ко гробу тело мужа и на нем был куцый кирасирский мундир с распоротою и широко разошедшеюся спинкой… Мало этого, точно из воздуха появилось и третье явление: впереди толпы людей
стоял краснолицый монах…
Ночь она провела лучше прежних, но на рассвете пробудилась от странного сна: она чувствовала опять какие-то беззвучные движения и видела какие-то беловатые легкие нити, которые все усложнялись, веялись, собирались в какие-то группы и очертания, и затем
пред ней вдруг опять явился монах, окруженный каким-то неописанным, темновато-матовым сиянием; он
стоял, склонив голову, а вокруг него копошились и на самых плечах у него вили гнезда большие белые птицы.
Генерал Синтянин, обложенный подушками, сидел в одном кресле, меж тем как закутанные байковым одеялом ноги его лежали на другом.
Пред ним несколько в стороне, на плетеном стуле,
стояла в золоченой раме картина вершков десяти, изображающая голову Христа, венчанного тернием.