Неточные совпадения
За столом говорил только Висленев, и говорил с одним генералом о делах, о правительстве, о министрах. Вмешиваться в этот
разговор охотников не было. Висленев попробовал было подтрунить над материализмом дяди, но
тот отмолчался, тронул он было теткину религиозность, посмеявшись, что она не ест раков, боясь греха, но Катерина Астафьевна спокойно ответила...
— Ну так я повторяю вам и даже ручаюсь, что здесь возможна большая ошибка, и во всем
том, что случилось, виноваты вы, и вы же виноваты будете, если вперед случится что-нибудь нежеланное. Вы что ей ответили при этом
разговоре?
— Конечно, конечно! Он «сказал», «она сказала», и все на
разговорах и кончили. Что такое в этих случаях значат слова? Слова, остроумно кем-то сказано, даны затем, чтобы скрывать за ними
то, что мы думаем, и женские слова таковы бывают по преимуществу. Добейтесь чувства женщины, а не ее слов.
— После
того, что было вчера между нами, ни нынче и никогда не может быть ни о чем никакого
разговора.
Во все время службы майора в полку она не без труда достигла только одного, чтобы майор не гасил на ночь лампады, которую она, на свои трудовые деньги, теплила пред образом, а днем не закуривал от этой лампады своих растрепанных толстых папирос; но удержать его от богохульных выходок в
разговорах она не могла, и радовалась лишь
тому, что он подобных выходок не дозволял себе при солдатах, при которых даже и крестился и целовал крест.
Он не замечал, что в своей потерянности он вел
разговор о
том, о чем думал, и вовсе не о
том, о чем хотел говорить.
Плохо понимавший по-немецки Висленев не обращал внимания на их
разговор, в котором до ушей его чаше других слов долетало слово verrückt [сумасшедший (нем.).] и к отягчению своего положения оставался в безвестности о
том, что его считают сумасшедшим.
Поэтому, когда Висленев, коснувшись в
разговоре с нею опасности, какую имеет для нее пребывание в живых племянника ее мужа, ничего не значащего кавалериста Кюлевейна, выговорил: «а если его…
того?» и при этом сделал выразительный знак кистью руки, согнутой в виде чайничка, Глафире сделалось невыносимо противно, что ее проник и понял этот глубоко презираемый ею monsieur Borné, сохраняемый и приготовляемый ею хотя и на самую решительную, но в
то же время на самую низкую послугу.
В
тот момент, когда окончился вышеупомянутый
разговор Павла Горданова с Глафирой, к дому подъехала карета и из нее вышел Бодростин, пасмурный и убитый, а вслед за ним Грегуар. Они долго и медленно входили по лестнице, останавливались, перешептывались и наконец вступили в апартаменты.
Предпочтение, которое Катерина Астафьевна оказывала в эту пору
разговорам с генералом, подвигнуло и его принять участие в заботах о судьбе новобрачных, и Иван Демьянович, вытребовав к себе в одно прекрасное утро майоршу, сообщил ей, что один петербургский генерал, именно
тот самый, у которого Глафира искала защиты от Горданова, Кишенского и компании, купил в их губернии прекрасное имение и по знакомству с Иваном Демьяновичем просил его рекомендовать из местных людей основательного и честного человека и поставить его немедленно в
том имении управителем.
Катерина Астафьевна постоянно заговаривала с Ларой о ее муже и о ее делах, но
та уклонялась от этих
разговоров и старалась читать.
— Ну, вот видите ли: я веду серьезный
разговор, а вы называете мои слова
то дерзостями,
то комплиментами, тогда как я не говорю ни
того, ни другого, а просто проповедую вам великую вселенскую правду, которая заключается в
том, что когда красивая женщина не хочет сделать своей красоты источником привязанности избранного человека, а расплывается в неведомо каких соображениях,
то она не любит ни этого человека, ни самое себя,
то есть она, попросту говоря, дура.
Должен признать, что вы правы, но так как мы здесь все друзья и ведем
разговор не для
того, чтобы спорить и пререкаться, а для
того, чтобы до чего-нибудь договориться,
то я вам, если угодно, выскажу, что у меня на душе.
Форов остался на жертву двум женщинам: своей жене и генеральше, из которых первая яростно накинулась на него за его бестактность в только что оконченном
разговоре, между
тем как другая молчала, давая своим молчанием согласие на слова Катерины Астафьевны.
Лариса возразила брату только против
того, что он уже женат и что ему жениться не совсем удобно; но когда об этом зашел
разговор другой раз,
то Горданов поддержал Жозефа, сказав, что развестись у нас трудно, но жениться два раза гораздо легче, как и два раза замуж выйти — тоже.
И благочестивая Глафира, и жалкий медиум равнодушно отвечали, что они не расспрашивали Горданова о Ларисе, и что это до них не касается, причем Висленев после
разговора с майором надумался обидеться, что Форов так бесцеремонно обратился к нему после
того, что между ними было при гордановской дуэли, но Форов не счел нужным давать ему объяснений.
Графиня и баронесса обедали у Бодростиной, и потому у Синтяниной была отнята всякая надежда пересидеть их, и она должна была прямо просить Глафиру Васильевну о минуте
разговора наедине, в чем
та ей, разумеется, не отказала. Они взошли в маленький, полутемный будуар, и Синтянина прямо сказала, что она находится в величайшей тревоге по случаю дошедших до нее известий о Ларисе и во что бы
то ни стало хочет добиться, где эта бедняжка и в каком положении?
Более ничего не могла обездоленная своею неудачей Александра Ивановна выпытать о
том, где находится Лариса. На прощанье она сделала последнюю попытку: скрепя сердце, она, во имя бога, просила Глафиру серьезно допросить об этом Горданова; но
та ответила, что она его уже наводила на этот
разговор, но что он уклоняется от ответа.
Жозеф этим хотел, по-видимому, оправдать свои отношения к сестре и Горданову, но его труд был вотще: ни Синтянина и никто другой его не слушали.
Разговор держался
то около дел завода, устраиваемого Бодростиным и Гордановым,
то около водопьяновского «воскресения из мертвых», о котором
тот говорил нынче с особенной приятностью.
Меж
тем общий шуточный
разговор свернул на нешуточный предмет, на который чаще всего сбивались все речи при Водопьянове: заговорили о смерти.
Наблюдая этого занимательного человека, Александра Ивановна совсем перестала верить, что он землемер, и имела к
тому основания, хотя и Ворошилов, и Перушкин говорили при ней немножко об имениях и собирались съездить к Бодростину, чтобы посоветоваться с ним об этом предмете, но явилось новое странное обстоятельство, еще более убедившее Синтянину, что все эти
разговоры о покупке имения не более как выдумка, и что цель приезда этих господ совсем иная.
— Но извини меня, милый друг, а я не знаю ничего на свете глупее
того, о чем ты ведешь
разговоры, — воскликнул Бодростин.
— Ах, пощадите от этого
разговора. Он вовсе некстати,
тем более, что мне нужно о деле переговорить с мужем, — заметила Глафира, выразительно смотря на Михаила Андреевича.
— А я один раз холеру видел, — произнес еще один голос, и вмешавшийся в
разговор крестьянин рассказал, как пред
тем года четыре назад у них холере быть, и он раз пошел весной на двор, вилой навоз ковырять, а на навозе, откуда ни возьмись, петух, сам поет, а перья на нем все болтаются: это и была холера, которая в
ту пору, значит, еще только прилетела да села.