Неточные совпадения
—
Что мне делается? Живу, Богу молюсь
да хлеб жую. Как вы
там живете?
А я тебе повторяю,
что все это орудует любовь,
да не та любовь,
что вы
там сочиняете,
да основываете на высоких-то нравственных качествах любимого предмета, а это наша, русская, каторжная, зазнобистая любва, та любва, про которую эти адски-мучительные песни поются, за которую и душатся, и режутся, и не рассуждают по-вашему.
— Ну, ты, Помада, грей вино,
да хлопочи о помещении для Лизаветы Егоровны. Вам теперь прежде всего нужно тепло
да покой, а
там увидим,
что будет. Только здесь, в нетопленом доме, вам ночевать нельзя.
Но потом опять пришло мне на мысль,
что и
там сахар, хоть и в другом роде,
да и отец, пожалуй, упрется, не пустит, а тут покачаловский мужик Сергей едет.
— Ну,
что еще выдумаете!
Что тут о философии. Говоря о философии-то, я уж тоже позайму у Николая Степановича гегелевской ереси
да гегелевскими словами отвечу вам,
что философия невозможна
там, где жизнь поглощена вседневными нуждами. Зри речь ученого мужа Гегеля, произнесенную в Берлине, если не ошибаюсь, осенью тысяча восемьсот двадцать восьмого года. Так, Николай Степанович?
— Вы всё драматических этюдов отыскиваете, — продолжал он. — Влезьте вон в сердце наемщику-рекруту,
да и посмотрите,
что там порою делается. В простой, несложной жизни, разумеется, борьба проста, и видны только одни конечные проявления, входящие в область уголовного дела, но это совсем не значит,
что в жизни вовсе нет драмы.
—
Да, любопытен бы я был, как выражается Саренко, видеть,
что там теперь сотворится в Москве? — произнес с улыбкою Вязмитинов.
— Это он тебе не про революцию ли про свою нагородыв? Слухай его! Ему только и дела,
что побрехеньки свои распускать. Знаю я сию революцию-то с московьскими панычами: пугу покажи им, так геть, геть — наче зайцы драпнут. Ты, можэ, чому и справди повирив? Плюнь
да перекрестысь. Се мара. Нехай воны на сели дурят, где люди прусты, а мы бачимо на
чем свинья хвост носит. Это, можэ, у вас
там на провинцыи так зараз и виру дают…
— А у вас
что?
Что там у вас? Гггааа! ни одного человека путного не было, нет и не будет. Не будет, не будет! — кричала она, доходя до истерики. — Не будет потому,
что ваш воздух и болота не годятся для русской груди… И вы… (маркиза задохнулась) вы смеете говорить о наших людях, и мы вас слушаем, а у вас нет терпимости к чужим мнениям; у вас Марат — бог; золото, чины, золото, золото
да разврат — вот ваши боги.
Впрочем, Белоярцев тем и отличался,
что никогда не вмешивался ни в какой разговор, ни в какой серьезный спор, вечно отходя от них своим художественным направлением. Он с мужчинами или сквернословил, или пел, и только иногда развязывал язык с женщинами
да и то
там, где над его словами не предвиделось серьезного контроля.
—
Да так, у нашего частного майора именинишки были, так
там его сынок рассуждал. «Никакой, говорит, веры не надо. Еще, говорит, лютареву ересь одну кое время можно попотерпеть, а то, говорит, не надыть никакой». Так вот ты и говори: не то
что нашу, а и вашу-то, новую, и тое под сокрытие хотят, — добавил, смеясь, Канунников. — Под лютареву ересь теперича всех произведут.
— К воскресным школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько
там… Нет, мы сами по себе. Вы только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил,
что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины в моей академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция
да идеализм загубили вас.
«Ну
что ж, — думал он, — ну я здесь, а они
там;
что ж тут прочного и хорошего. Конечно, все это лучше,
чем быть вместе и жить черт знает как, а все же и так мало проку. Все другом пустота какая-то… несносная пустота. Ничего, таки решительно ничего впереди, кроме труда, труда и труда из-за одного насущного хлеба. Ребенок?..
Да бог его знает,
что и из него выйдет при такой обстановке», — думал доктор, засыпая.
Розанов — вспомнил Нечаев, но это опять не подходило:
там теснота и дети,
да и снова Ольга Александровна может сразу выкинуть колено, которое развернет перед чужими людьми то,
что Розанов всегда старался тщательно скрывать и маскировать.
—
Да… инициатива, это так… но место это все-таки выходит в восьмом классе, —
что же я получу на нем? Мне нужен класс, дорога. Нет, ты лучше проси о том месте. Пускай оно
там и пустое,
да оно в седьмом классе, — это важно, если меня с моим чинишком допустят к исправлению этой должности.
— Ну как же, важное блюдо на лопате твой писатель. Знаем мы их — теплые тоже ребята; ругай других больше, подумают, сам, мол, должно, всех умней. Нет, брат, нас с дороги этими сочинениями-то не сшибешь. Им
там сочиняй
да сочиняй, а тут
что устроил, так то и лучше того,
чем не было ничего. Я, знаешь, урывал время, все читал, а нонче ничего не хочу читать — осерчал.
Неточные совпадения
Городничий.
Да,
там, говорят, есть две рыбицы: ряпушка и корюшка, такие,
что только слюнка потечет, как начнешь есть.
Да, видно, Бог прогневался. // Как восемь лет исполнилось // Сыночку моему, // В подпаски свекор сдал его. // Однажды жду Федотушку — // Скотина уж пригналася, // На улицу иду. //
Там видимо-невидимо // Народу! Я прислушалась // И бросилась в толпу. // Гляжу, Федота бледного // Силантий держит за ухо. // «
Что держишь ты его?» // — Посечь хотим маненичко: // Овечками прикармливать // Надумал он волков! — // Я вырвала Федотушку, //
Да с ног Силантья-старосту // И сбила невзначай.
Митрофан.
Да! того и смотри,
что от дядюшки таска; а
там с его кулаков
да за Часослов. Нет, так я, спасибо, уж один конец с собою!
Действительно, вылазки клопов прекратились, но подступиться к избе все-таки было невозможно, потому
что клопы стояли
там стена стеною,
да и пушка продолжала действовать смертоносно.
Он шел через террасу и смотрел на выступавшие две звезды на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «
Да, глядя на небо, я думал о том,
что свод, который я вижу, не есть неправда, и при этом что-то я не додумал, что-то я скрыл от себя, — подумал он. — Но
что бы
там ни было, возражения не может быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»