Неточные совпадения
— И очень дурно
делают,
что нападают, — ответила игуменья.
— В
чем? А вот в слабоязычии, в болтовне, в неумении скрыть от света своего горя и во всяком отсутствии желания помочь ему, исправить свою жизнь,
сделать ее сносною и себе, и мужу.
— Потому,
что люди должны трудиться, а не сидеть запершись, ничего не
делая.
— Кто ж это вам сказал,
что здесь ничего не
делают? Не угодно ли присмотреться самой-то тебе поближе. Может быть, здесь еще более работают,
чем где-нибудь. У нас каждая почти одним своим трудом живет.
Знала я,
что как пристанешь к нему лаской, беспременно он тебе
сделает.
—
Что ты вздор-то говоришь, матушка! Алексей мужик добрый, честный, а ты ему жена, а не метресса какая-нибудь,
что он тебе назло все будет
делать.
— Лизок мой! — и, прежде
чем девушка успела
сделать к нему шаг, споткнулся и упал прямо к ее ногам.
— Выпалить — ну
что же! Где я приказывал выпалить? — Я приказал салют
сделать, как с моста съедут, а вы…
С отъездом ученика в Питер Помада было опять призадумался,
что с собой
делать, но добрая камергерша позвала его как-то к себе и сказала...
— А ты-то
что со мной
делала?
— Вспаривала, —
что ж еще
делать? Опух велик, ничего нельзя
делать.
Этой-то вот травой
что можно
сделать на свете!
— Да, разом, — потому
что разом я понял,
что я человек неспособный
делать то,
что самым спокойным образом
делают другие.
— А так, так наливай, Женни, по другому стаканчику. Тебе, я думаю, мой дружочек, наскучил наш разговор. Плохо мы тебя занимаем. У нас все так,
что поспорим, то будто как и дело
сделаем.
— А! видишь, я тебе, гадкая Женька,
делаю визит первая. Не говори,
что я аристократка, — ну, поцелуй меня еще, еще. Ангел ты мой! Как я о тебе соскучилась — сил моих не было ждать, пока ты приедешь. У нас гостей полон дом, скука смертельная, просилась, просилась к тебе — не пускают. Папа приехал с поля, я села в его кабриолет покататься, да вот и прикатила к тебе.
— Помада! Он того мнения,
что я все на свете знаю и все могу
сделать. Вы ему не верьте, когда дело касается меня, — я его сердечная слабость. Позвольте мне лучше осведомиться, в каком он положении?
—
Что ж
делать. Я только узнал о его несчастье и не могу тронуться к нему, ожидая с минуты на минуту непременного заседателя, с которым тотчас должен выехать.
—
Что ж такое, папа! Было так хорошо, мне хотелось повидаться с Женею, я и поехала. Я думала,
что успею скоро возвратиться, так
что никто и не заметит. Ну виновата, ну простите,
что ж теперь
делать?
—
Что ваш папа
делает, Женни? — протянула Зинаида Егоровна.
— Вы здесь ничем не виноваты, Женичка, и ваш папа тоже. Лиза сама должна была знать,
что она
делает. Она еще ребенок, прямо с институтской скамьи и позволяет себе такие странные выходки.
— Да боже мой,
что же я такое
делаю? За какие вины мною все недовольны? Все это за то,
что к Женни на часок проехала без спроса? — произнесла она сквозь душившие ее слезы.
— Если уж я так глупа, maman, то
что ж со мной
делать? Буду
делать глупости, мне же и будет хуже.
—
Чего ж ты сердишься, Лиза? Я ведь не виновата,
что у меня такая натура. Я ледышка, как вы называли меня в институте, ну и
что ж мне
делать,
что я такая ледышка. Может быть, это и лучше.
— Ты забудь, забудь, — говорила она сквозь слезы, — потому
что я… сама ничего не помню,
что я
делаю. Меня… так сильно… так сильно… так сильно оби… обидели. Возьми… возьми к себе, друг мой! ангел мой хранитель… сох… сохрани меня.
— Полноте,
что вам там дома с своим стариком
делать? У нас вот будет какой гусарчик Канивцов — чудо!
— Это, конечно,
делает тебе честь, — говорила игуменья, обращаясь к сестре Феоктисте: — а все же так нельзя. Я просила губернатора, чтобы тебе твое,
что следует, от свекрови истребовали и отдали.
— Другое дело, если бы оставила ты свое доброе родным, или не родным, да людям, которые понимали бы,
что ты это
делаешь от благородства, и сами бы поучались быть поближе к добру-то и к Богу.
— Ну,
что ж твои там
делают? — спросила игуменья, заварив чай и снова взявшись за чулочные спицы.
— Ну, ты сам можешь
делать что тебе угодно, а это прошу
сделать от меня. А не хочешь, я и сама пошлю на почту, — добавила она, протягивая руку к лежащим деньгам.
— Лиза,
что это ты
делаешь? — спрашивала Гловацкая.
— У нас теперь, — хвастался мещанин заезжему человеку, — есть купец Никон Родионович, Масленников прозывается, вот так человек!
Что ты хочешь, сейчас он с тобою может
сделать; хочешь, в острог тебя посадить — посадит; хочешь, плетюганами отшлепать или так в полицы розгам отодрать, — тоже сичас он тебя отдерет. Два слова городничему повелит или записочку напишет, а ты ее, эту записочку, только представишь, — сичас тебя в самом лучшем виде отделают. Вот какого себе человека имеем!
Девушку как громом поразило известие о неожиданном и странном приезде Лизы в Мерево. Протянув инстинктивно руку к лежавшему на стуле возле ее кровати ночному шлафору, она совершенно растерялась и не знала,
что ей
делать.
— И
что же
делал с вами этот почтенный доктор Майер?
— А
что же мне было
делать? — раздражительно и с гримасой спросила Бахарева.
— Я очень много читаю и не могу не читать. Это у меня какой-то запой.
Что же мне
делать?
Зато теперь, встретив Помаду у одинокой Лизы, она нашла,
что он как-то будто вышел из своей всегдашней колеи. Во всех его движениях замечалась при Лизе какая-то живость и несколько смешная суетливость. Взошел смелой, но тревожной поступью, поздоровался с Женни и сейчас же начал доклад,
что он прочел Милля и
сделал отметки.
— Полно, няня, церемониться, давай, — перебила Женни, чувствуя,
что ей самой нечего
делать, и, севши против старухи, взяла моток на свои руки.
Уездное общество ей было положительно гадко, и она весьма тщательно старалась избегать всякого с ним сближения, но
делала это чрезвычайно осторожно, во-первых, чтобы не огорчить отца, прожившего в этом обществе свой век, а во-вторых, и потому,
что терпимость и мягкость были преобладающими чертами ее доброго нрава.
— Да
что им, матушка, делать-то, как не зубоскалить, — отвечала рассерженная старуха.
По-вашему ведь, вон в духовном ведомстве человек с фамилиею Дюмафис невозможен,
что же с вами
делать.
— Доктор! — сказала Лиза, став после чаю у одного окна. — Какие выводы
делаете вы из вашей вчерашней истории и вообще из всего того,
что вы встречаете в вашей жизни, кажется, очень богатой самыми разнообразными столкновениями? Я все думала об этом и желаю, чтобы вы мне ответили, потому
что меня это очень занимает.
— Вот это всего вернее. Кто умеет жить, тот уставится во всякой рамке, а если б побольше было умелых, так и неумелые поняли бы,
что им
делать.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен,
что это на самом деле. Я не могу ничего
сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то,
что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя,
что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем черт знает
что вышло. Вся смелость меня оставила.
— Нет-с, далеко не то самое. Женщину ее несчастие в браке
делает еще гораздо интереснее, а для женатого мужчины, если он несчастлив,
что остается? Связишки, интрижки и всякая такая гадость, — а любви нет.
—
Что ж
делать! — сказала она, выслушав первый раз отчаянный рассказ Женни. — Береги отца, вот все,
что ты можешь
сделать, а горем уж ничему не поможешь.
— За идею, за идею, — шумел он. — Идею должно отстаивать. Ну
что ж
делать: ну, будет солдат!
Что ж
делать? За идею права нельзя не стоять; нельзя себя беречь, когда идея права попирается. Отсюда выходит индифферентизм: самое вреднейшее общественное явление. Я этого не допускаю. Прежде идея, потом я, а не я выше моей идеи. Отсюда я должен лечь за мою идею, отсюда героизм, общественная возбужденность, горячее служение идеалам, отсюда торжество идеалов, торжество идей, царство правды!
— Но
что я тут могу
сделать?
— На мужа, батюшка, барину жалобу произносила.
Что же хорошей даме и
делать, как не на мужа жаловаться? — отвечала старуха.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе
делает гримасу, когда ты отвернешься.
Один из них, например, вот этот,
что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши на кафедру, не
сделать гримасу, вот этак (
делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Да объяви всем, чтоб знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще не было,
что может все
сделать, все, все, все!
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ…
Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Послушайте ж, вы
сделайте вот
что: квартальный Пуговицын… он высокого роста, так пусть стоит для благоустройства на мосту.