Неточные совпадения
Через две недели после этой встречи известный нам человек
стоял, с маленькой карточкой в руках, у дверей омнибусного бюро, близ св. Магдалины. На дворе
был дождь и резкий зимний ветер — самая неприятная погода в Париже. Из-за угла Магдалины показался высокий желтый омнибус, на империале которого не
было ни одного свободного места.
По комнате, на диване и на стульях, лежали кучи лент, цветов, синели, рюшу и разной галантерейщины; на столе
были набросаны выкройки и узоры, перед которыми, опустив в раздумье голову,
стояла сама хозяйка. Немного нужно
было иметь проницательности, чтобы отгадать, что Анна Михайловна
стоит в этом положении не одну минуту, но что не узоры и не выкройки занимают ее голову.
Половина этого отделения комнаты
была еще раз переделена драпировкой из зеленого коленкора, за которой
стояли три кроватки, закрытые недорогими, серыми, байковыми одеялами.
Никаких атрибутов старшинства и превосходства не
было заметно возле этого места, даже подножная скамейка возле него
стояла простая, деревянная, точно такая же скамейка, какие
стояли под ногами девушек и учениц.
Но на Бобкино счастье во дворе никто не заметил его воздушного путешествия. И Журавка, выбежавший вслед за Долинским, совершенно напрасно, тревожно
стоя под карнизом, грозил пальцем на все внутренние окна дома. Даже Анны Михайловны кухарка, рубившая котлетку прямо против окна, из которого видно
было каждое движение Бобки, преспокойно работала сечкой и распевала...
О том, как зал сиял, гремели хоры и волновалась маскарадная толпа, не
стоит рассказывать: всему этому
есть уж очень давно до подробности верно составленные описания.
Долинский взял саквояж в одну руку и подал Даше другую. Они вышли вместе, а Анна Михайловна пошла за ними. У барьера ее не пустили, и она остановилась против вагона, в который вошли Долинский с Дорой. Усевшись, они выглянули в окно. Анна Михайловна
стояла прямо перед окном в двух шагах. Их разделял барьер и узенький проход. В глазах Анны Михайловны еще дрожали слезы, но она
была покойнее, как часто успокаиваются люди в самую последнюю минуту разлуки.
—
Постойте!
Постойте! — крикнул Илья Макарович. — Я ведь это так спросил. Если
есть, так хорошо, а нет — и не нужно.
— Маринованные! Отлично. Я вот грибчонком закушу. Илья Макарович тут же,
стоя у шкафа,
выпил водчонки и закусил грибчонком.
Перед Новым годом у Анны Михайловны
была куча хлопот. От заказов некуда
было деваться; мастерицы работали рук не покладывая; а Анна Михайловна немножко побледнела и сделалась еще интереснее. В темно-коричневом шерстяном платье, под самую шею, перетянутая по талии черным шелковым поясом, Анна Михайловна
стояла в своем магазине с утра до ночи, и с утра до ночи можно
было видеть на противоположном тротуаре не одного, так двух или трех зевак, любовавшихся ее фигурою.
— Как-нибудь. Вы не поверите, как мне этого хочется. Фактор в Вильно нашел старую, очень покойную коляску, оставленную кем-то из варшавян, и устроил Долинскому все очень удобно. Железная дорога тогда еще
была не окончена. Погода
стояла прекрасная, путешественники ехали без неприятностей, и Даша
была очень счастлива.
Дело
было перед последним моим экзаменом Я сел на порожке и читаю; вдруг, вижу я, за куртиной дядя
стоит в своем белом парусинном халате на коленях и жарко молится: поднимет к небу руки, плачет, упаде! в траву лицом и опять молится, молится без конца Я очень любил дядю и очень ему верил и верю.
Вечером в этот день Даша в первый раз
была одна. В первый раз за все время Долинский оставил ее одну надолго. Он куда-то совершенно незаметно вышел из дома тотчас после обеда и запропастился. Спустился вечер и угас вечер, и темная, теплая и благоуханная ночь настала, и в воздухе запахло спящими розами, а Долинский все не возвращался. Дору это, впрочем, по-видимому, совсем не беспокоило, она проходила часов до двенадцати по цветнику, в котором
стоял домик, и потом пришла к себе и легла в постель.
Тут опять
было несколько тщательно зачеркнутых строчек и потом
стояло...
Во время этого сна, по стеклам что-то слегка стукнуло раз-другой, еще и еще. Долинский проснулся, отвел рукою разметавшиеся волосы и взглянул в окно. Высокая женщина, в легком белом платье и коричневой соломенной шляпе,
стояла перед окном, подняв кверху руку с зонтиком, ручкой которого она только стучала в верхнее стекло окна. Это не
была золотистая головка Доры — это
было хорошенькое, оживленное личико с черными, умными глазками и французским носиком. Одним словом, это
была Вера Сергеевна.
Онучины очень обрадовались молодому князю: он
был свежий гость из России и, следовательно, мог сообщить самые свежие новости, что и как там дома. Сергей Стугин
был человек весьма умный и, очевидно, не кис среди мелких и однообразных интересов своей узкой среды бомонда, а
стоял au courant [в курсе (франц.).] с самыми разнообразными вопросами отечества.
Последнее
было кресло дешевое, простой базарной работы и могло
стоять только
будучи приставленным в угол, ибо все его ножки давным-давно шатались и расползались в разные стороны.
На дверях комнаты, занятой Долинским,
стояло просто «№ 11», и ничего более. С правой стороны на дверях под № 12
было написано еще «Marie et Augustine—gantieres», [«Мари и Огюстина—перчаточницы» (франц)] а с левой под № 10 — «Nepomucen Zajonczek—le pretre». [«Непомуцен Зайончек—священник» (франц.).]
Перед ним
стояли обе его соседки, в широких панталончиках из ярко-цветной тафты, обшитых с боков дешевенькими кружевами; в прозрачных рубашечках, с непозволительно-спущенными воротниками, и в цветных шелковых колпачках, ухарски заломленных на туго завитых и напудренных головках. В руках у одной
была зажженная стеариновая свечка, а у другой—литр красного вина и тонкая, в аршин длинная, итальянская колбаса.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на
постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Осип. Да на что мне она? Не знаю я разве, что такое кровать? У меня
есть ноги; я и
постою. Зачем мне ваша кровать?
Городничий. Ступай на улицу… или нет,
постой! Ступай принеси… Да другие-то где? неужели ты только один? Ведь я приказывал, чтобы и Прохоров
был здесь. Где Прохоров?
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или
стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Хлестаков. Возле вас
стоять уже
есть счастие; впрочем, если вы так уже непременно хотите, я сяду. Как я счастлив, что наконец сижу возле вас.