Неточные совпадения
Михайлушка на всю
жизнь остался немножко глухим, и эта глухота постоянно не позволяла княгине забывать об оказанной ей этим
человеком услуге.
Грязные языки, развязавшиеся после смерти страшного князя и не знавшие истории малахитовой щетки, сочиняли насчет привязанности княгини к Михайлушке разные небывалые вещи и не хотели просто понять ее слепой привязанности к этому
человеку, спасшему некогда ее
жизнь и ныне платившему ей за ее доверие самою страстною, рабской преданностью.
Княгиня Ирина Васильевна в это время уже была очень стара; лета и горе брали свое, и воспитание внука ей было вовсе не по силам. Однако делать было нечего. Точно так же, как она некогда неподвижно оселась в деревне, теперь она засела в Париже и вовсе не помышляла о возвращении в Россию. Одна мысль о каких бы то ни было сборах заставляла ее трястись и пугаться. «Пусть доживу мой век, как живется», — говорила она и страшно не любила
людей, которые напоминали ей о каких бы то ни было переменах в ее
жизни.
В какой мере это портило характер Нестора Игнатьевича, или способствовало лучшей выработке одних его сторон насчет угнетения других — судить было невозможно, потому что Долинский почти не жил с
людьми; но он сам часто вздыхал и ужасался, считая себя
человеком совершенно неспособным к самостоятельной
жизни.
Поживя месяц в Петербурге, Долинский чувствовал, что, действительно, нужно собрать всю волю и уйти от
людей, с которыми
жизнь мука, а не спокойный труд и не праздник.
Не будемте бесполезно упрекать ни себя, ни друг друга, и простимтесь, утешая себя, что перед нами раскрывается снова
жизнь, если и не счастливая, то, по крайней мере, не лишенная того высшего права, которое называется свободою совести и которое, к несчастию,
люди так мало уважают друг в друге.
— Да не веселья, но помилуйте, что же это целую
жизнь сообщать, в виде новостей, то, что каждому
человеку давно очень хорошо известно: «А знаете ли, что мужик тоже
человек?
— Значит, у вас
человек—раб
жизни?
— Веруйте смелее в себя, идите бодрее в
жизнь;
жизнь сама покажет, что делать: нужно иметь ум и правила, а не расписание, — успокаивал ее Долинский, и у них переменялся тон и заходила долгая, живая беседа, кончая которую Даша всегда говорила: зачем эти
люди мешают нам говорить?
— Ну, какое сравнение разговаривать, например, с ними, или с простодушным Ильею Макаровичем? — спрашивала Дора. — Это —
человек, он живет, сочувствует, любит, страдает, одним словом, несет
жизнь; а те, точно кукушки, по чужим гнездам прыгают; точно ученые скворцы сверкочат: «Дай скворушке кашки!» И еще этакие-то кукушки хотят, чтобы все их слушали. Нечего сказать, хорошо бы стало на свете! Вышло бы, что ни одной твари на земле нет глупее, как
люди.
Анна Михайловна очень уважала в Долинском хорошего
человека, жалела о его разбитой
жизни и… ей нравилось то робкое благоговение к ней, которое она внушила этому
человеку без всякого умысла, но которого, однако, не могла не заметить и которым не отказывало себе иногда скромно любоваться ее женское самолюбие.
— Уж именно! И что только такое тут говорилось!.. И о развитии, и о том, что от погибели одного мальчика человечеству не стало бы ни хуже, ни лучше; что истинное развитие обязывает
человека беречь себя для жертв более важных, чем одна какая-нибудь
жизнь, и все такое, что просто… расстроили меня.
Только опытное, искушенное
жизнью ухо сумеет иногда подслушать в небрежно оброненном слове таких разговоров целую идею, целую цепь идей, толпящихся в голове
человека, обронившего это слово.
В
жизни он был довольно смешной
человек.
— Вот за это вы умник!
Люди жадны уж очень. Счастье не во времени. Можно быть немножко счастливым, и на всю
жизнь довольно. Правда моя?
Ничего не было хорошего, ни радостного, ни утешительного в одинокой
жизни Анны Михайловны. Срублена она была теперь под самый корень, и в утешение ей не оставалось даже того гадкого утешения, которое
люди умеют находить в ненависти и злости. Анна Михайловна была не такой
человек, и Дора не без основания часто называла ее «невозможною».
Юлочка настрочила в этом письме Анне Михайловне кучу дерзких намеков и в заключение сказала, что теперь ей известно, как
люди могут быть бесстыдно наглы и мерзки, но что она никогда не позволит
человеку, загубившему всю ее
жизнь, ставить ее на одну доску со всякой встречной; сама приедет в Петербург, сама пойдет всюду без всяких протекций и докажет всем милым друзьям, что она может сделать.
Обитателями этих покоев были
люди самые разнокалиберные; но все-таки можно сказать, что преимущественно здесь обитали швеи, цветочницы, вообще молодые, легко смотрящие на тяжелую
жизнь девушки и молодые, а иногда и не совсем молодые, даже иногда и совсем старые
люди, самых разнообразных профессий.
«Да, тому, кто в годы постоянные вошел, тому женская прелесть даже и скверна», — мелькнуло в голове Долинского, и вдруг причудилась ему Москва, ее Малый театр, купец Толстогораздов, живая
жизнь, с
людьми живыми, и все вы, всепрощающие, всезабывающие, незлобивые
люди русские, и сама ты, наша плакучая береза, наша ораная Русь просторная.
— Я бегу от
людей, бегу от мест, которые напоминают мне мое прошлое; я сам чувствую, что я не
человек, а так, какая-то могила… труп. Во мне уснула
жизнь, я ничего не желаю, но мои несносные муки, мои терзания!..
— Ах, нет-с! То-то именно нет-с. В наши годы можно о себе серьезней думать. Просто разбитые мы все
люди: ни счастья у нас, ни радостей у нас, утром ждешь вечера, с вечера ночь к утру торопишь, жить не при чем, а руки на себя наложить подло. Это что же это такое? Это просто терзанье, а не
жизнь.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо говорил. Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный
человек, самых благороднейших правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне
жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
Городничий. Нет, нет; позвольте уж мне самому. Бывали трудные случаи в
жизни, сходили, еще даже и спасибо получал. Авось бог вынесет и теперь. (Обращаясь к Бобчинскому.)Вы говорите, он молодой
человек?
И какая разница между бесстрашием солдата, который на приступе отваживает
жизнь свою наряду с прочими, и между неустрашимостью
человека государственного, который говорит правду государю, отваживаясь его прогневать.
Стародум(к Правдину). Чтоб оградить ее
жизнь от недостатку в нужном, решился я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег от самой земли, которая поправосуднее
людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро.
Стародум. Тут не самолюбие, а, так называть, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты не поверишь. Я видел тут множество
людей, которым во все случаи их
жизни ни разу на мысль не приходили ни предки, ни потомки.