Неточные совпадения
До своей женитьбы на княжне Ирине Васильевне
князь Сурский
был вдов, имел двенадцатилетнюю дочь от первого брака, и самому ему
было уже лет под шестьдесят, когда он решился осчастливить своею рукою двадцатитрехлетнюю Ирину Васильевну и посватался за нее через светлейшего покорителя Тавриды.
Впрочем,
князь Сурский
был еще свеж и бодр; как истый аристократ, он не позволял себе дряхлеть и разрушаться раньше времени, назначенного для его окончательной сломки; кафтаны его всегда
были ловко подхвачены, волосы выкрашены, лицо реставрировано всеми известными в то время косметическими средствами.
Княжна не обещала много интереса для его чувствительной любознательности, и
князь вовсе не желал
быть Раулем-Синей бородой.
Совершилась пышная свадьба, к которой Ирину Васильевну, как просвещенную девицу, не нужно
было нимало склонять, ни приневоливать; стала княжна Ирина Васильевна называться княгинею Сурскою, а
князь Сурский немножко еще выше приподнял свое беломраморное чело и отращивал розовые ногти на своих длинных тонких пальцах.
Но вдруг коловратное время переменило козырь и так перетасовало колоду, что
князь Сурский, несмотря на родство с Таврическим,
был несказанно рад, попав при этой перетасовке не далее своей степной деревни в одной из низовых губерний.
Князь Сурский в деревне явился совершенно другим человеком, чем
был в столице.
— А теперь, любезный кум, — сказал
князь, тотчас же после крещения, — вот тебе за твой труд по моей кумовской и княжеской милости тысяча рублей, завтра ты получишь отпускную, а послезавтра чтоб тебя, приятеля, и помину здесь не
было, чтоб духу твоего здесь не пахло!
Приказание княжеское
было исполнено в точности. Семья нечаянного восприемника новорожденного княжича, потихоньку голося и горестно причитывая, через день, оплаканная родственниками и свойственниками, выехала из родного села на доморощенных, косматых лошаденках и, гонимая страшным призраком грозного
князя, потянулась от родных степей заволжских далеко-далеко к цветущей заднепровской Украине, к этой обетованной земле великорусского крепостного, убегавшего от своей горе-горькой жизни.
Француженка обратилась к кому-то с жалобой, но ей посоветовали прекратить дело, так как в данном случае свои люди не могли
быть свидетелями против
князя.
По примеру наказанной француженки он вздумал высечь своего управителя, какого-то американского янки, и это
было причиною собственной погибели
князя.
Князь закачался на ногах и повалился на пол. Бешеным зверем покатился он по мягкому ковру; из его опененных и посиневших губ вылетало какое-то зверское рычание; все мускулы на его багровом лице тряслись и подергивались; красные глаза выступали из своих орбит, а зубы судорожно схватывали и теребили ковровую покромку. Все, что отличает человека от кровожадного зверя,
было чуждо в эту минуту беснующемуся
князю, сама слюна его, вероятно, имела все ядовитые свойства слюны разъяренного до бешенства зверя.
С ним княгиня ездила спокойно, с ним она отправляла на своих лошадях в Москву в гимназию подросшего
князя Луку Аггеича, с ним, наконец, отправила в Петербург к мужниной сестре подросшую падчерицу и вообще
была твердо уверена, что где только
есть ее Михайлинька, оттуда далеки все опасности и невзгоды.
Одинокая старушка еще более сиротела, отпуская сына в чужие края;
князю тоже
было жалко покинуть мать, и он уговорил ее ехать вместе в Париж.
Князь Кирилл, выросший во французской школе и пропитанный французскими понятиями о чести вообще и о честности по отношению к женщине в особенности, называл Аню своей хорошенькой кузиной и
был к ней добр и предупредителен.
Ане всегда очень нравилось внимание
князя; ей с ним
было веселее и как-то лучше, приятнее, чем со старушкой княгиней и ее французскими роялистскими генералами или с дьячком русской посольской церкви.
Поведение
князя Кирилла по отношению к Анне Михайловне
было весьма неодобрительно, как французы говорят: он поступил как мужчина.
Аня теперь ясно видела, что
князь никогда не любил ее и что она
была ни больше, ни меньше, как одна из тысячи жертв, преследование которых составляет приятную задачу праздной и пустой жизни
князя.
Анна Михайловна
была обижена очень сильно, но ни в чем не упрекала
князя и не мешала ему избегать с нею встреч, которыми он еще так недавно очень дорожил и которых так горячо всегда добивался.
Анна Михайловна просила
князя только наведываться по временам о ребенке, пока его можно
будет перевезти в Россию, и тотчас после похорон старой княгини уехала в давно оставленное отечество.
В эти три года Анна Михайловна не могла добиться от
князя трех слов о своем ребенке, существование которого не
было секретом для ее сестры, и решилась ехать с Дорушкой в Париж, где мы их и встречаем.
Они здесь пробыли уже около месяца прежде, чем столкнулись в Лувре с Долинским. Анна Михайловна во все это время никак не могла добиться аудиенции у своего
князя. Его то не
было дома, то он не мог принять ее. К Анне Михайловне он обещал заехать и не заезжал.
Анну Михайловну очень удивляло, почему
князь не мог принять ее у себя и назначает ей свидание в ресторане, но от него это
была уже не первая обида, которую ей приходилось прятать в карман. Анна Михайловна в назначенное время отправилась с Дорой к Вашету. Дорушка спросила себе чашку бульону и осталась внизу, а Анна Михайловна показала карточку, переданную ей лакеем
князя.
— Вам угодно
было видеть
князя Сурского?
— Да, это он, который вас пригласил сюда, но ручаюсь вам, madame, он здесь не
будет. Вы, верно, знаете —
князь помолвлен.
Молодой человек, сопровождающий эту особу,
был единственный сын ее, молодой
князь Сергей Стугин, получивший место при одном из русских посольств в западных государствах Европы.
Онучины очень обрадовались молодому
князю: он
был свежий гость из России и, следовательно, мог сообщить самые свежие новости, что и как там дома. Сергей Стугин
был человек весьма умный и, очевидно, не кис среди мелких и однообразных интересов своей узкой среды бомонда, а стоял au courant [в курсе (франц.).] с самыми разнообразными вопросами отечества.
— Ну… ведь в вас,
князь, в самом
есть частица рюриковской крови, — добродушно заметила Онучина.
— Совершенно лишнее, — поддерживал
князь. — У нас
есть новые люди, которые
будут без всего обходиться.
— Из России? Из России она уехала с этим… как его?.. ну, да все равно — с французским актером, а потом
была наездницей в цирке, в Лондоне; а после
князя Петра, уж за границей, уж самой сорок лет
было, с молоденькой и с прехорошенькой женой развела… Такая греховодница!