Сидя за столом, поддерживая голову ладонью, Самгин смотрел, как по зеленому сукну стелются голубые струйки дыма папиросы, если дохнуть на них — они исчезают. Его думы ползли одна за другой так же, как этот
легкий дымок, и так же быстро исчезали, когда над ними являлись мысли другого порядка.
Я не скажу, чтоб это был сон, но казалось, что какая-то блаженная дремота, словно
легкая дымка, спускалась откуда-то с высоты и укачивала утомленное непривычным моционом тело.
При этом я заметил, что наши орудия дают при выстреле
лёгкий дымок, между тем как японские не дают ни малейшего, виден только огонь, что указывает на посланную в вас шрапнель.
Стояло чудное утро половины мая 1887 года. В торговой гавани «южной Пальмиры» — Одессе — шла лихорадочная деятельность и господствовало необычное оживление: грузили и разгружали суда. Множество всевозможных форм пароходов, в металлической обшивке которых играло яркое смеющееся солнце, из труб там и сям поднимался
легкий дымок к безоблачному небу, стояло правильными рядами на зеркальной поверхности Черного моря.
Неточные совпадения
Рассказывая, она смотрела в угол сада, где, между зеленью, был виден кусок крыши флигеля с закоптевшей трубой; из трубы поднимался голубоватый
дымок, такой
легкий и прозрачный, как будто это и не дым, а гретый воздух. Следя за взглядом Варвары, Самгин тоже наблюдал, как струится этот
дымок, и чувствовал потребность говорить о чем-нибудь очень простом, житейском, но не находил о чем; говорила Варвара:
День склонялся к вечеру. По небу медленно ползли
легкие розовые облачка. Дальние горы, освещенные последними лучами заходящего солнца, казались фиолетовыми. Оголенные от листвы деревья приняли однотонную серую окраску. В нашей деревне по-прежнему царило полное спокойствие. Из длинных труб фанз вились белые
дымки. Они быстро таяли в прохладном вечернем воздухе. По дорожкам кое-где мелькали белые фигуры корейцев. Внизу, у самой реки, горел огонь. Это был наш бивак.
На другой день я получил от нее записку, несколько испуганную, старавшуюся бросить какую-то
дымку на вчерашнее; она писала о страшном нервном состоянии, в котором она была, когда я взошел, о том, что она едва помнит, что было, извинялась — но
легкий вуаль этих слов не мог уж скрыть страсть, ярко просвечивавшуюся между строк.
Неизмеримая секунда. Рука, включая ток, опустилась. Сверкнуло нестерпимо-острое лезвие луча — как дрожь, еле слышный треск в трубках Машины. Распростертое тело — все в
легкой, светящейся
дымке — и вот на глазах тает, тает, растворяется с ужасающей быстротой. И — ничего: только лужа химически чистой воды, еще минуту назад буйно и красно бившая в сердце…
Весь пронизанный холодом, цепенея, я вышел в коридор. Там за стеклом —
легкий, чуть приметный
дымок тумана. Но к ночи, должно быть, опять он спустится, налегнет вовсю. Что будет за ночь?