Неточные совпадения
Тут, правда,
не контузят и
не ранят, а выслужиться можно скорей, чем в битвах, но зато эта служба требует, так сказать, высших способностей, тут, так сказать… к ученому даже нечто примыкает, потому что требуется наблюдательность, а у меня ее никакейшей, а у нас за это
не хвалят… и основательно делают, что
не хвалят, потому что у нас без этого
нельзя, потому что иначе на что же мы?
Прежде всего мне пришлось, разумеется, поблагоговеть пред Петербургом; город узнать
нельзя: похорошел, обстроился, провел рельсы по улицам, а либерализм так и ходит волнами, как море; страшно даже, как бы он всего
не захлестнул, как бы им люди
не захлебнулись!
— Нет,
не требуют, но ведь хочется же на виду быть… Это доходит нынче даже до цинизма, да и
нельзя иначе… иначе ты закиснешь; а между тем за всем за этим своею службою заниматься некогда. Вот видишь, у меня шестнадцать разных книг; все это казначейские книги по разным ученым и благотворительным обществам… Выбирают в казначеи, и иду… и служу… Все дело-то на грош, а его нужно вписать, записать, перечесть, выписать в расходы, и все сам веду.
Только всего и суда у них выходит; а стряпуха, просто ни одна стряпуха у них больше недели из-за этого
не живет, потому что никак угодить
нельзя.
— Нельзя-с, — улыбается отец Иван, — другие товарищи
не согласятся.
А держи я себя здесь сорванцом и негодяем, мне туда или от стыда
нельзя будет взойти, или просто меня даже
не пустят.
— Нет,
не разочаровался нисколько ни в чем, но меня смутило, что православия
нельзя переменить. Сознание этой несвободности меня лишает спокойствия совести. Самостоятельность моя этим подавлена и возмущается. Я подал просьбу, чтоб мне позволили выйти, а если
не позволят, то думаю уйти в Турцию, где христианские исповедания
не имеют протекции и оттого в известном отношении свободнее и ближе к духу Христова учения. Жду с нетерпением ответа, а теперь прощайте и извините меня, что я отнял у вас много времени.
Дело, как видите, трудное, потому что, с одной стороны, мужик
не понимает пользы учения, а с другой —
нельзя его приневоливать строить школы,
не велено приневоливать.
— Ну вот, он и есть. Философию знает и богословию, всего Макария выштудировал и на службе состоит, а
не знал, что мы на богословов-то
не надеемся, а сами отцовское восточное православие оберегаем и у нас господствующей веры
нельзя переменять. Под суд ведь угодил бы, поросенок цуцкой, и если бы «новым людям»,
не верующим в Бога, его отдать — засудили бы по законам; а ведь все же он человечишко! Я по старине направил все это на пункт помешательства.
Если б это вести как должно, то есть если бы
не скрывать, что, с одной стороны, панславистский вопрос — это вопрос революционный; что вообще национальности — дело аристократическое, ибо мужику-с все равно, русский с него подати берет или нерусский, а насильственно обрусить никого
нельзя, потому что… был-с век созидания искусственных монархий, а теперь…
Не интлиговать здесь тепель никому
нельзя — повельте,
нельзя.
— Нет, — отвечал Дергальский, —
не имею… Я слихал, сто будто нас полицеймейстель своих позальных солдат от всех болезней келосином лечит и очень холосо; но будто бы у них от этого животы насквозь светятся; однако я боюсь это утвельздать, потому сто, мозет быть, мне все это на смех говолили, для того, стоб я это ласпустил, а потом под этот след хотят сделать какую-нибудь действительную гадость, и тогда пло ту уз
нельзя будет сказать. Я тепель остолозен.
Я поехал и был с его превосходительством
не у четырех, а у шести «отличных ребят», которые, как в одно слово, ругали предводителя и научали меня стоять на том, что при таких повсеместных разладицах ничего предпринимать
нельзя и надо все бросить.
— Я этого
не сказал, мое… Что мое, то, может быть, немножко и страдает, но ведь это кратковременно, и потом все это плоды нашей цивилизации (вы ведь, конечно, знаете, что увеличение числа помешанных находится в известном отношении к цивилизации: мужиков сумасшедших почти совсем нет), а зато я, сам я (Васильев просиял радостью), я спокоен как
нельзя более и… вы знаете оду Державина «Бессмертие души»?
— Нет,
не извиняться
нельзя, но знаете… как быть: служба… и
не рад, да готов.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб
нельзя было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только
не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить
нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Осип. Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать
нельзя. Я, говорит, шутить
не буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Анна Андреевна. Ну вот! Боже сохрани, чтобы
не поспорить!
нельзя, да и полно! Где ему смотреть на тебя? И с какой стати ему смотреть на тебя?
Послушайте, Иван Кузьмич,
нельзя ли вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать:
не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.