Неточные совпадения
Надо приготовлять детей к жизни сообразно ожидающим их условиям, а так как жизнь на Руси чаще всего самых лучших
людей ни зб что ни пру что бьет, то в виде сюрприза можно только разве бить и наилучших детей и то преимущественно в те
дни, когда они заслуживают особой похвалы.
У матери были
дела с дядею: ей надлежала от него значительная сумма денег. Таких гостей обыкновенные
люди принимают вообще нерадостно, но дядя мой был не таков: он встретил нас с матерью приветливо, но поместил не в доме, а во флигеле. В обширном и почти пустом доме у него для нас места недостало. Это очень обидело покойную матушку. Она мне не сказала ничего, но я при всей молодости моих тогдашних лет видел, как ее передернуло.
Замечательное
дело, что тогда, когда в
людях было менее всего всякой положительности, у нас, когда говорили о средствах, всегда прибавлялось, что нет физических средств, как будто в других средствах, нравственных и моральных, тогда никто уже не сомневался.
— А в чем, ты думаешь,
дело? Все
дело в том, что у нас до этих пор нет еще настоящих наблюдательных
людей. Оттого мы черт знает чем и занимаемся. Ты видал У меня нашего офицера Бекасинникова?
Приходит
день к вечеру; «ночною темнотой мрачатся небеса, и
люди для покоя смыкают уж глаза», — а ко мне в двери кто-то динь-динь-динь, а вслед за тем сбруею брясь-дрясь-жись! «Здесь, — говорит, — такой-то Ватажков»? Ну, конечно, отвечают, что здесь.
Так тихо и мирно провел я целые годы, то сидя в моем укромном уголке, то посещая столицы Европы и изучая их исторические памятники, а в это время здесь, на Руси, всё выдвигались вопросы, реформы шли за реформами,
люди будто бы покидали свои обычные кривлянья и шутки, брались за что-то всерьез; я, признаюсь, ничего этого не ждал и ни во что не верил и так, к стыду моему, не только не принял ни в чем ни малейшего участия, но даже был удивлен, заметив, что это уже не одни либеральные разговоры, а что в самом
деле сделано много бесповоротного, над чем пошутить никакому шутнику неудобно.
Москву я проехал наскоро: пробыл только всего один
день и посетил двух знакомых…
Люди уже солидные — у обоих дети в университете.
Матушка говорит: «Маркел Семеныч, ты лучше послушай-ка, что дьякон-то как складно для тебя говорит: помирись ты с отцом Иваном!» А отец Маркел как заскачет на месте: «Знаю, говорит, я вас, знаю, что вы за
люди с дьяконом-то». И что же вы, сударь, после сего можете себе представить? Вдруг, сударь мой, вызывает меня через три
дня попадья, Марфа Тихоновна, через мою жену на огород.
Я отвечаю, что он-то прав и что я действительно с удовольствием возьмусь за поручаемое мне
дело и сделаю все, что в силах, но только жалею, что очень мало знаю условия теперешнего сельского быта в России, и добавил, что большой пользы надо бы ожидать лишь от таких
людей, как он и другие, на глазах которых начались и совершаются все нынешние реформы.
Если все
дело в наших молекулах и нервах, то
люди ни в чем не виноваты, а если душевные движения их независимы, то «правители всегда впору своему народу», как сказал Монтескье; потом ведь… что же такое и сами правители?
— Ну, допустите, — говорит, — что эти ученые
люди при нынешней точности их основательной науки лет на десять ошиблись, а все-таки мне, значит, недалеко до интересного
дня.
— А непременно: дурака досыта кормить нужно с предосторожностями. Смотрите: вон овсяная лошадь… ставьте ее к овсу смело: она ест, и ей ничего, а припустите-ка мужичью клячу: она либо облопается и падет, либо пойдет лягаться во что попало, пока сама себе все ноги поотколотит. Вон у нас теперь на линии, где чугунку строят, какой мор пошел! Всякий
день меня туда возят;
человека по четыре, по пяти вскрываю: неукротимо мрут от хорошей пищи.
«Извольте, говорю, Василий Иванович, если
дело идет о решительности, я берусь за это
дело, и школы вам будут, но только уж смотрите, Василий Иванович!» — «Что, спрашивает, такое?» — «А чтобы мои руки были развязаны, чтоб я был свободен, чтобы мне никто не препятствовал действовать самостоятельно!» Им было круто, он и согласился, говорит: «Господи! да Бог тебе в помощь, Ильюша, что хочешь с ними делай, только действуй!» Я
человек аккуратный, вперед обо всем условился: «смотрите же, говорю, чур-чура: я ведь разойдусь, могу и против земства ударить, так вы и там меня не предайте».
Но как дело-то, однако, не терпит и, взявшись представить записку, ее все-таки надо представить, то думаю: действительно, махну-ка я в губернский город — там и архивы, и все-таки там больше
людей с образованием; там я и посоветуюсь и допишу записку, а между тем подойдет время к открытию собраний.
— Нет, душа моя, — отвечает он, — это по части новых
людей, — к ним обращайся, а я к таким
делам не касаюсь.
Он только одних способных
людей сменяет, которые за
дело берутся с рвением с особенным, с талантом и со тщанием.
Так и тебе мое опытное благословение: если хочешь быть нынешнему начальству прелюбезен и
делу полезен, не прилагай, сделай милость, ни к чему великого рачения, потому хоша этим у нас и хвастаются, что будто способных
людей ищут, но все это вздор, — нашему начальству способные
люди тягостны.
Нет, это самое неприятное место, и я им совершенно недовольна; разумеется, если Егор Егорович говорит, что это нужно для будущего, то я в его мужские
дела не мешаюсь, но все, что я вижу, все, во что я вникаю в течение
дел по его должности, то, по-моему, это такая мизерность, которою способному
человеку даже стыдно заниматься.
— Ах боже мой! да мало ли нынче
дел для способного
человека: идти в нотариусы, идти в маклера, в поверенные по
делам, — у нас ведь есть связи: наконец издавай газету или журнал и громи, и разбивай, и поднимай вопросы, и служи таким образом молодому поколению, а не правительству.
— Помилуйте, мало ли
дела теперь способному
человеку, — отвечал мне, махнув рукою, губернатор и сейчас же добавил: — но я ничего не имею и против этого места; и здесь способный
человек мог бы, и очень бы мог кое-что делать, если бы только не эта вечная путаница всех слов, инструкций, требований и… потом эти наши суды-с!.. — Губернатор зажмурил глаза и пожал плечами. — Вы здесь уже несколько
дней, так вы должны были слышать о разбирательстве купца, избившего мещанина по его якобы собственной просьбе?
Ну, ну, сделал бедный
человек что-нибудь для того, чтоб усвоить возможность воспользоваться положением
дел… ну, ну, что вам от этого, très chaud [Очень жарко — Франц.] или froid?
Нам ли ссориться с кем-нибудь в Европе, когда у нас на свои самые пустые домашние
дела способных
людей нет.
— Нечего, — говорю, — плевать: он комичен немножко, а все-таки он русский
человек, и пока вы его не дразнили, как собаку, он жил, служил и
дело делал. А он, видно, врет-врет, да и правду скажет, что в вас русского-то только и есть, что квас да буженина.
Тягостнейшие на меня напали размышления. «Фу ты, — думаю себе, — да что же это, в самом
деле, за патока с имбирем, ничего не разберем! Что это за
люди, и что за странные у всех заботы, что за скорби, страсти и волнения? Отчего это все так духом взмешалось, взбуровилось и что, наконец, из этого всего выйдет? Что снимется пеною, что падет осадкой на
дно и что отстоится и пойдет на потребу?»
А генерала жалко. Из всех
людей, которых я встретил в это время, он положительно самый симпатичнейший
человек. В нем как-то все приятно: и его голос, и его манеры, и его тон, в котором не отличишь иронии и шутки от серьезного
дела, и его гнев при угрозе господством «безнатурного дурака», и его тихое: «вот и царского слугу изогнули, как в дугу», и даже его не совсем мне понятное намерение идти в дворянский клуб спать до света.
Это было письмо Фортунатова к предводителю моего уезда. Касающаяся до меня фраза заключалась в следующем: «Кстати, к вам, по соседству, приехал помещик Орест Ватажков; он
человек бывалый за границей и наверно близко знает, как в чужих краях устраивают врачебную часть в селениях. Прихватите-ка и его сюда:
дело это непременно надо свалить к черту с плеч».
Да, да, Россия в экзаменационном отношении, конечно, и теперь еще, вообще, наилучшее отделение: здесь
человек, как золото, выгорал от несправедливости; но вот нам делается знакомо правосудие, расширяется у нас мало-помалу свобода мысли, вообще становится несколько легче, и я боюсь, не станут ли и здесь
люди верить, что тут их настоящая жизнь, а не… то, что здесь есть на самом
деле…