Неточные совпадения
А чтобы
видеть перед
собою эти лица в той поре, в которой читателю приходится представлять их своему воображению, он должен рисовать
себе главу старогородского духовенства, протоиерея Савелия Туберозова, мужем уже пережившим за шестой десяток жизни.
Ахилла отодвигает локтем соседа, выбивает
себе в молчании такт своего соло «уязвлен» и, дождавшись своего темпа,
видит поднимающуюся с камертоном регентскую руку…
На пятый или на шестой день по возвращении своем домой отец Савелий, отслужив позднюю обедню, позвал к
себе на чай и городничего, и смотрителя училищ, и лекаря, и отца Захарию с дьяконом Ахиллой и начал опять рассказывать, что он слышал и что
видел в губернском городе.
— Да каким же примерным поведением, когда он совсем меня не замечает? Мне, ты, батя, думаешь, легко, как я
вижу, что он скорбит,
вижу, что он нынче в столь частой задумчивости. «Боже мой! — говорю я
себе, — чего он в таком изумлении? Может быть, это он и обо мне…» Потому что ведь там, как он на меня ни сердись, а ведь он все это притворствует: он меня любит…
— Вру! А вот вы скоро
увидите, как я вру. Сегодня четвертое июня, сегодня преподобного Мефодия Песношского, вот вы это
себе так и запишите, что от этого дня у нас распочнется.
Она. Любишь? Но ты ее любишь сердцем, а помыслами души все-таки одинок стоишь. Не жалей меня, что я одинока: всяк брат, кто в семье дальше братнего носа смотрит, и между своими одиноким
себя увидит. У меня тоже сын есть, но уж я его третий год не видала, знать ему скучно со мною.
Еще ли эти, коих
видим окрест
себя, очень велики!
Но ничего я отвечать не мог, потому что каждое движение губ моих встречало грозное „молчи!“ Избыхся всех лишних, и се, возвратясь, сижу как крапивой выпоронная наседка, и твержу
себе то слово: „молчи!“, и
вижу, что слово сие разумно.
1-го января 1857 года. Совсем не узнаю
себя. Семь лет и строки сюда не вписал. Житие мое странное, зане житие мое стало сытое и привольное. Перечитывал все со дня преподобия своего здесь написанное. Достойно замечания, сколь я стал иначе ко всему относиться за сии годы. Сам не воюю, никого не беспокою и
себе никакого беспокойства не
вижу. „Укатали сивку крутые горки“, и против рожна прати более не охота.
Нет, не такой я был, не пустяки подобные меня влекли, а занят я был мыслью высокою, чтоб, усовершив
себя в земной юдоли,
увидеть невечерний свет и возвратить с процентами врученный мне от Господа талант».
Так дьякон Ахилла начал искоренение водворившегося в Старгороде пагубного вольномыслия, и мы будем
видеть, какие великие последствия повлечет за
собою это энергическое начало.
«Где они? кричу, где?» А эта госпожа, моя родительница, отвечает: «Не сердись, говорит, друг мой Варнашенька (очень хорошее имя, изволите
видеть, дали, чтоб его еще переделывать в Варнашенек да в Черташенек), не сердись, говорит, их начальство к
себе потребовало».
Старушка была теперь в восторге, что
видит перед
собою своего многоученого сына; радость и печаль одолевали друг друга на ее лице; веки ее глаз были красны; нижняя губа тихо вздрагивала, и ветхие ее ножки не ходили, а все бегали, причем она постоянно старалась и на бегу и при остановках брать такие обороты, чтобы лица ее никому не было видно.
—
Вижу я тебя, Никола, словно милую сказку старую пред
собою вижу, с которою умереть бы хотелось.
— Выхожу я, сударь, после обедни из алтаря, чтобы святителю по моему заказу молебен отслужить, а смотрю — пред аналоем с иконой стоит сама Марфа Андревна, к обедне пожаловали, а за нею вот они самые, сестрица Марья Афанасьевна, которую пред
собой изволите
видеть, родители мои и братец.
— Да-с, — продолжал, вытерев
себе ротик, карло. — А пришел-то я в
себя уж через девять дней, потому что горячка у меня сделалась, и то-с осматриваюсь и
вижу, госпожа сидит у моего изголовья и говорит: «Ох, прости ты меня, Христа ради, Николаша: чуть я тебя, сумасшедшая, не убила!» Так вот она какой великан-то была, госпожа Плодомасова!
Во сне стали
видеть, как бы нам Метту Ивановну
себе купить.
Но Термосесов ее не слышал. Ухватясь за мысль, что
видит пред
собой хозяйского сына, он развивал её, к чему его готовить и как его вести.
— Ну так кто же здесь твой злейший враг? Говори, и ты
увидишь, как он испытает на
себе всю тяжесть руки Термосесова!
— А вы, батюшка учитель, сядьте-ка, да потолкуемте! Вы, я
вижу, человек очень хороший и покладливый, — начал, оставшись с ним наедине, Термосесов и в пять минут заставил Варнаву рассказать
себе все его горестное положение и дома и на полях, причем не были позабыты ни мать, ни кости, ни Ахилла, ни Туберозов, при имени которого Термосесов усугубил все свое внимание; потом рассказана была и недавнишняя утренняя военная история дьякона с комиссаром Данилкой.
Бизюкина
видела, как Термосесов, войдя в гостиную, наипочтительнейше раскланялся и… чего, вероятно, никто не мог
себе представить, вдруг подошел к Туберозову и попросил
себе у него благословения.
Реяли молнии; с грохотом несся удар за ударом, и вдруг Туберозов
видит пред
собою темный ствол дуба, и к нему плывет светящийся, как тусклая лампа, шар; чудная искра посредине дерева блеснула ослепляющим светом, выросла в ком и разорвалась.
Следуя его божественному примеру, я порицаю и осуждаю сию торговлю совестью, которую
вижу пред
собою во храме.
Почтмейстер на это согласился тем охотнее, что,
видя жену свою в состоянии крайнего раздражения, он и сам находил выгоды иметь в эту пору около
себя в доме чужого человека, и потому он не только не отказал Варнаве в ночлеге, но даже, как любезный хозяин, предоставил в его пользование стоявший в конторе диван, а сам лег на большом сортировальном столе и закрылся с головой снятым с этого же стола канцелярским сукном.
Карлик
видел эту слезу и, поняв ее во всем ее значении, тихонько перекрестился. Эта слеза облегчила грудь Савелия, которая становилась тесною для сжатого в ней горя. Он мощно дунул пред
собою и, в ответ на приглашение карлика сесть в его бричку, отвечал...
Николай Афанасьевич не следовал за ним, потому что он
видел и понимал желание Туберозова быть с самим
собою.
Насчет же вашего несчастия, что вы еще в запрещении и не можете о
себе на литургии молиться, то, пожалуйста, вы об этом нимало не убивайтесь, потому что я все это преестественно обдумал и дополнил, и Вседержитель это
видит.
— То есть я не отрицаю, — отвечал Ахилла, — а я только говорю, что, восходя от хвакта в рассуждении, как блоха из опилок, так и вселенная могла сама
собой явиться. У них бог, говорят, «кислород»… А я, прах его знает, что он есть кислород! И вот
видите: как вы опять заговорили в разные стороны, то я уже опять ничего не понимаю.
Его вечная легкость и разметанность сменились тяжеловесностью неотвязчивой мысли и глубокою погруженностью в
себя. Ахилла не побледнел в лице и не потух во взоре, а напротив, смуглая кожа его озарилась розовым, матовым подцветом. Он
видел все с режущею глаз ясностью; слышал каждый звук так, как будто этот звук раздавался в нем самом, и понимал многое такое, о чем доселе никогда не думал.
К сумеркам он отшагал и остальные тридцать пять верст и,
увидев кресты городских церквей, сел на отвале придорожной канавы и впервые с выхода своего задумал попитаться: он достал перенедельничавшие у него в кармане лепешки и, сложив их одна с другою исподними корками, начал уплетать с сугубым аппетитом, но все-таки не доел их и, сунув опять в тот же карман, пошел в город. Ночевал он у знакомых семинаристов, а на другой день рано утром пришел к Туганову, велел о
себе доложить и сел на коник в передней.
— Огустел весь, — тяжело ответил дьякон и через минуту совсем неожиданно заговорил в повествовательном тоне: — Я после своей собачонки Какваски… — когда ее мальпост колесом переехал… хотел было
себе еще одного песика купить…
Вижу в Петербурге на Невском собачйя… и говорю: «Достань, говорю, мне… хорошенькую собачку…» А он говорит: «Нынче, говорит, собак нет, а теперь, говорит, пошли все понтерб и сетерб»… — «А что, мол, это за звери?..» — «А это те же самые, говорит, собаки, только им другое название».