Неточные совпадения
Прошло мучительных десять минут, а Родион Антоныч все не приходил. Раиса Павловна лежала в своем кресле с полузакрытыми глазами, в сотый раз перебирая несколько фраз, которые лезли ей в голову: «
Генерал Блинов честный
человек… С ним едет одна особа, которая пользуется безграничным влиянием на
генерала; она, кажется, настроена против вас, а в особенности против Сахарова. Осторожность и осторожность…»
Блинов — профессор университета, стяжал себе известное имя, яко политико-эконом и светлая финансовая голова, затем, как я уже сказал вам, хороший
человек во всех отношениях — и вдруг этот самый
генерал Блинов, со всей своей ученостью, честностью и превосходительством, сидит под башмаком какого-то урода.
Единственное утешение, которое осталось нам на долю, когда рядом
генералы Блиновы процветают и блаженствуют, — есть мысль, что если бы не было нас, не было бы и действительно замечательных
людей.
Что такое
генерал Блинов — она почти поняла, или, по крайней мере, отлично представляла себе этого
человека; но относительно особы она мало вынесла из своего визита к Прозорову.
Что-нибудь да не так, особенно если принять во внимание, что
генерал, по всем отзывам,
человек умный и честный…
— Да что вам дался этот
генерал Блинов? — закончил Прозоров уже пьяным языком. — Блинов… хе-хе!.. это великий
человек на малые дела… Да!.. Это… Да ну, черт с ним совсем! А все-таки какое странное совпадение обстоятельств: и женщина в голубых одеждах приходила утру глубоку… Да!.. Чер-рт побери… Знает кошка, чье мясо съела. А мне плевать.
И где же с таким
человеком тягаться, когда он, Родион Антоныч, даже забыл спросить Братковского, когда приедет
генерал Блинов?
«Вишь, какая приворотная гривенка, — думал про себя Родион Антоныч, наблюдая все время интересного молодого
человека. — Небось о
генерале да о своей сестричке ни гу-гу… Мастер, видно, бобы разводить с бабами. Ох-хо-хо, прости, господи, наши прегрешения».
Братковский бывал в господском доме и по-прежнему был хорош, но о
генерале Блинове, о Нине Леонтьевне и своей сестре, видимо, избегал говорить. Сарматов и Прозоров были в восторге от тех анекдотов, которые Братковский рассказывал для одних мужчин; Дымцевич в качестве компатриота ходил во флигель к Братковскому запросто и познакомился с обеими обезьянами Нины Леонтьевны. Один Вершинин заметно косился на молодого
человека, потому что вообще не выносил соперников по части застольных анекдотов.
— И к чему вся эта дурацкая церемония,
генерал? — лениво по-французски протянул молодой
человек, оглядываясь с подножки экипажа на седого старика с строгим лицом.
Генерал пока познакомился только с Платоном Васильичем и Майзелем, он не обладал счастливым даром скоро сходиться с
людьми.
— Жаль, очень жаль… — говорил
генерал, посматривая на двери уборной. — А какой был талантливый
человек! Вы думаете, что его уже невозможно спасти?
— Господи, что же это такое? — взмолился
генерал, останавливаясь перед Лаптевым. — Евгений Константиныч! вас ждут целый час тысячи
людей, а вы возитесь здесь с собакой! Это… это… Одним словом, я решительно не понимаю вас.
Летучий сидел уже с осовелыми, слипавшимися глазами и смотрел кругом с философским спокойствием, потому что его роль была за обеденным столом, а не за кофе. «Почти молодые» приличные
люди сделали серьезные лица и упорно смотрели прямо в рот
генералу и, по-видимому, вполне разделяли его взгляды на причины упадка русского горного дела.
Генерал ничего не понимал в заводском деле и рассматривал все кругом молча, с тем удивлением, с каким смотрит неграмотный
человек на развернутую книгу.
— Нет, это ты, ваше превосходительство, неправильно говоришь, — отрезал Ермило Кожин, когда
генерал кончил. — Конечно, мы
люди темные, не ученые, а ты — неправильно. И насчет покосу неправильно, потому мужику лошадь с коровою первое дело… А десятинки две ежели у мужика есть, так он от свободности и пашенку распашет — не все же на фабрике да по куреням болтаться. Тоже вот насчет выгону… Наша заводская лошадь зиму-то зимскую за двоих робит, а летом ей и отдохнуть надо.
— Да, да… Горемыкин мне нравится, — в раздумье проговорил Лаптев. — Конечно, он почти слеп и плохо слышит, но он, кажется, честный
человек… Как вы полагаете,
генерал?
— А мы вас сегодня решили сменить, — с улыбкой заметил Прейн. — Только еще не решили, кого выбрать на место Платона Васильича.
Генерал уважает его как честного
человека, но что-то имеет против него…
— Ага! Вершинин очень умный
человек! как вы находите,
генерал?
— Неужели, Нина, стоит обращать внимание на глупую болтовню такого
человека, как Прозоров? — говорил
генерал. — Обижаться его выходкам — значит, слишком мало уважать себя…
Но Нина Леонтьевна пересолила, и
генерал, как это делают все бесхарактерные
люди, махнул на все рукой.
— Ведь с вашим отъездом я превращаюсь в какую-то жертву в руках
генерала, который хочет протащить меня по всем заводам… в виде почетной стражи к удалившимся дамам были приставлены «почти молодые
люди» и Летучий, который все время своего пребывания в горах проспал самым бессовестным образом.
Прошел еще час, пока Евгений Константиныч при помощи Чарльза пришел в надлежащий порядок и показался из своей избушки в охотничьей куртке, в серой шляпе с ястребиным пером и в лакированных ботфортах.
Генерал поздоровался с ним очень сухо и только показал глазами на стоявшее высоко солнце; Майзель тоже морщился и передергивал плечами, как
человек, привыкший больше говорить и даже думать одними жестами.
После часовой охоты все присели отдохнуть. Началась проверка добычи и оценка достоинств стрелков. Сарматов убил меньше всех, но божился, что в молодости убивал влет ласточек пулей. Майзель расхвалил Brunehaut, которая так и просилась снова в болото;
генерал рассматривал с сожалением убитых красивых птичек и удивлялся про себя, что
люди могут находить приятного в этом избиении беззащитной и жалкой в своем бессилии пернатой твари.
Этот
человек не переносил скандалов и резких выходок и поэтому скоро довел набоба до того, что тот высказал желание не только примириться с
генералом, но и извиниться.
Набоб поклонился и сказал на это приветствие несколько казенных фраз, какие говорятся в таких торжественных случаях. Родион Антоныч сидел все время как на угольях и чувствовал себя таким маленьким, точно
генерал ему хотел сказать: «А ты зачем сюда, братец, затесался?» Майзель, Вершинин и Тетюев держали себя с достоинством, как
люди бывалые, хотя немного и косились на записную книжку Перекрестова.
Эти живые документы разных заводских неправд, фабрикованных ловкими руками Родиона Антоныча, производили известное впечатление на
генерала, не привыкшего обращаться с живыми
людьми. «Какие разговоры с мужичьем, — думал Родион Антоныч про себя, — в шею их, подлецов.
— Понимаю, — соглашался
генерал. — А отчего же и в самом деле не предложить бы Тетюеву этого места? Это такой развитой, интеллигентный
человек — настоящая находка для заводов! Тем более что отец Авдея Никитича столько лет занимал пост главного управляющего.
— Благодарю вас,
генерал, от души благодарю! — с облегченным сердцем говорил набоб, когда чтение кончилось. — Я во всем согласен с вами и очень рад, что нашел наконец
человека, которому могу вполне довериться. Вот и Прейн то же говорит…
— Это наша общая цель,
генерал, и мы будем работать в этом направлении, — ораторствовал Прейн, шагая по кабинету с заложенными за спину руками. — Нам нужно дорожить каждым хорошим
человеком в таком громадном деле, и я беру на себя смелость обратить ваше особенное внимание, что нам прежде всего важно привлечь к этой работе освежающие элементы.