Неточные совпадения
То, что губит
в общественном мнении других женщин, для Раисы Павловны
не существовало.
Ей сделалось жутко от двойного чувства: она презирала этого несчастного человека, отравившего ей жизнь, и вместе с
тем в ней смутно проснулось какое-то теплое чувство к нему, вернее сказать,
не к нему лично, а к
тем воспоминаниям, какие были связаны с этой кудрявой и все еще красивой головой.
— Я
не нахожу ничего смешного
в том; что Мирон Геннадьич находится под сильным влиянием одной особы, которая…
— Ах, какая ты недотрога!.. — с улыбкой проговорила Раиса Павловна. —
Не нужно быть слишком застенчивой. Все хорошо
в меру: и застенчивость, и дерзость, и даже глупость… Ну, сознайся, ты рада, что приедет к нам Лаптев? Да?.. Ведь
в семнадцать лет жить хочется, а
в каком-нибудь Кукарском заводе что могла ты до сих пор видеть, — ровно ничего! Мне, старой бабе, и
то иногда тошнехонько сделается, хоть сейчас же камень на шею да
в воду.
— Настоящая змея! — с улыбкой проговорила Раиса Павловна, вставая с кушетки. — Я сама устрою тебе все… Сиди смирно и
не верти головой. Какие у тебя славные волосы, Луша! — любовалась она, перебирая
в руках тяжелые пряди еще
не просохших волос. — Настоящий шелк… У затылка
не нужно плести косу очень туго, а
то будет болеть голова. Вот так будет лучше…
К этому остается добавить только
то, что Майзель никак
не мог забыть
тех жирных генеральских эполет, которые уже готовы были повиснуть на его широких плечах, но по одной маленькой случайности
не только
не повисли, но заставили Майзеля выйти
в отставку и поступить на частную службу.
Тем, кто
не был
в этот день на службе, интересное известие обязательно развез доктор Кормилицын, причем своими бессвязными ответами любопытную половину человеческого рода привел
в полное отчаяние.
Отец и дед Тетюева служили управителями
в Кукарском заводе и прославились
в темные времена крепостного права особенной жестокостью относительно рабочих; под их железной рукой стонали и гнулись
в бараний рог
не одни рабочие, а весь штат заводских служащих, набранных из
тех же крепостных.
В заключение Тетюев
не без ловкости принялся расспрашивать Прозорова о генерале Блинове, причем Прозоров
не заставлял просить себя лишний раз и охотно повторил
то же самое, что утром уже рассказывал Раисе Павловне.
Недостаток Прозоровского воспитания заключался
в том, что он
не мог выдержать характера
в своих занятиях:
то надсаживался и лез из кожи,
то забывал о дочери на целый месяц.
Девочка отмалчивалась
в счастливом случае или убегала от своей мучительницы со слезами на глазах. Именно эти слезы и нужны были Раисе Павловне: они точно успокаивали
в ней
того беса, который мучил ее. Каждая ленточка, каждый бантик, каждое грязное пятно,
не говоря уже о мужском костюме Луши, — все это доставляло Раисе Павловне обильный материал для самых тонких насмешек и сарказмов. Прозоров часто бывал свидетелем этой травли и относился к ней с своей обычной пассивностью.
Что-то такое новое, хорошее, еще
не испытанное проснулось у ней
в груди,
не в душе, а именно —
в груди, где теперь вставала с страшной силой жгучая потребность
не того, что зовут любовью, а более сильное и могучее чувство…
Самолюбивая до крайности, она готова была возненавидеть свою фаворитку, если бы это было
в ее воле: Раиса Павловна,
не обманывая себя, со страхом видела, как она
в Луше жаждет долюбить
то, что потеряла когда-то
в ее отце, как переживает с ней свою вторую весну.
В батюшку, видно, пошел, хоть и
не с
того конца.
Родион Антоныч хочет взлететь, но никак
не может подняться, открывает со страху глаза и вскрикивает: вместо Зареза над ним стоит
та особа, о которой писал Загнеткин, а
в сторонке покатывается со смеху Тетюев.
Неразрывные до
тех пор интересы заводовладельца и мастеровых теперь раскалывались на две неровных половины, причем нужно было вперед угадать, как и где встретятся взаимные интересы, что необходимо обеспечить за собой и чем, ничего
не теряя, поступиться
в пользу мастеровых.
Когда эта умная женщина, достаточно умудренная
в изворотах и петлях внутренней политики, прочла докладную записку Родиона Антоныча,
то пришла положительно
в восторженное состояние, хотя такие душевные движения совсем были
не в ее натуре.
Во-первых, по этой уставной грамоте совсем
не было указано сельских работников, которым землевладелец обязан был выделить крестьянский надел, так что
в мастеровые попали все крестьяне
тех деревень, какие находились
в округе Кукарских заводов.
Так что
в результате на стороне заводовладельца оставались все выгоды, даже был оговорен оброк за пользование покосами и выгонами с
тех мастеровых, которые почему-либо
не находятся на заводской работе.
Помещикам, наградившим своих бывших крепостных кошачьими даровыми наделами, во сне никогда
не снилось ничего подобного, особенно если принять во внимание
то обстоятельство, что Лаптев был даже
не заводовладелец
в юридическом смысле, а только «пользовался» своими полумиллионами десятин богатейшей
в свете земли на посессионном праве.
Спорный юридический вопрос о правах посессионных владельцев на недра земли,
в случае нахождения
в них минеральных сокровищ, тоже был выговорен уставной грамотой
в пользу заводовладельца, так что мастеровые
не могли быть уверены, что у них
не отберут для заводских целей даже
те усадебные клочки, которые им принадлежат по закону, но которые, по проекту уставной грамоты Родиона Антоныча, великодушно были подарены им заводовладельцем.
Первым таким делом было
то, что несколько обществ,
в том числе и Кукарское,
не захотели принять составленной им уставной грамоты, несмотря ни на какие увещания, внушения и даже угрозы.
Но
в этом случае Родион Антоныч утешал себя
тем, что начал поход против Тетюева
не по собственной инициативе, а только творил волю пославшего.
Как! когда заводы на Урале
в течение двух веков пользовались неизменным покровительством государства, которое поддерживало их постоянными субсидиями, гарантиями и высокими тарифами; когда заводчикам задаром были отданы миллионы десятин на Урале с лесами, водами и всякими минеральными сокровищами, только насаждай отечественную горную промышленность; когда на Урале во имя
тех же интересов горных заводов
не могли существовать никакие огнедействующие заведения, и уральское железо должно совершать прогулку во внутреннюю Россию, чтобы оттуда вернуться опять на Урал
в виде павловских железных и стальных изделий, и хромистый железняк, чтобы превратиться
в краску, отправлялся
в Англию, — когда все это творилось, конечно, притязания какого-то паршивого земства, которое ни с
того ни с сего принялось обкладывать заводы налогами, эти притязания просто были смешны.
Родион Антоныч, например, когда строил свой дом,
то прежде чем перейти
в него, съездил за триста верст за двумя черными тараканами, без которых, как известно, богатство
в доме
не будет держаться.
— А Прейн? — отвечала удивленная Раиса Павловна, — Ах, как вы просты, чтобы
не сказать больше… Неужели вы думаете, что Прейн привезет Лаптева
в пустые комнаты? Будьте уверены, что все предусмотрено и устроено, а нам нужно позаботиться только о
том, что будет зависеть от нас. Во-первых, скажите Майзелю относительно охоты… Это главное. Думаете, Лаптев будет заниматься здесь нашими делами? Ха-ха… Да он умрет со скуки на третьи сутки.
Стороны взаимно наблюдали друг друга, и Родиона Антоныча повергло
в немалое смущение
то обстоятельство, что Раиса Павловна, даже ввиду таких критических обстоятельств, решительно ничего
не делает, а проводит все время с Лушей, которую баловала и за которой ухаживала с необыкновенным приливом нежности. К довершению всех бед черные тараканы поползли из дома Родиона Антоныча, точно эта тварь предчувствовала надвигавшуюся грозу.
Разные безгрешные доходы процветали
в полной силе, и к ним все так привыкли, что общим правилом было
то, чтобы всяк сверчок знал свой шесток и чтобы сору из избы
не выносил.
Раиса Павловна умела принять и важное сановное лицо, проезжавшее куда-нибудь
в Сибирь, и какого-нибудь члена археологического общества, отыскивавшего по Уралу следы пещерного человека, и всплывшего на поверхность миллионера, обнюхивавшего подходящее местечко на Урале, и какое-нибудь сильное чиновное лицо, выкинутое на поверхность безличного чиновного моря одной из
тех таинственных пертурбаций, какие время от времени потрясают мирный сон разных казенных сфер, — никто, одним словом,
не миновал ловких рук Раисы Павловны, и всякий уезжал из господского дома с неизменной мыслью
в голове, что эта Раиса Павловна удивительно умная женщина.
Положение «заграничных»
в Кукарских заводах было самое трагическое,
тем более что переход от европейских свободных порядков к родному крепостному режиму ничем
не был сглажен.
Но и
в самые черные дни своего существования они
не могли расстаться с своим европейским костюмом, с
теми модами, какие существовали
в дни их юности…
В течение десяти минут он успел рассказать, прищуривая один косой глаз, что на последней охоте одним выстрелом положил на месте щуку, зайца и утку, потом, что когда был
в Петербурге,
то открыл совершенно случайно еще
не известную астрономам планету, но
не мог воспользоваться своим открытием, которое у него украл и опубликовал какой-то пройдоха, американский ученый, и, наконец, что когда он служил
в артиллерии,
то на одном смотру, на Марсовом поле, через него переехало восьмифунтовое орудие, и он остался цел и невредим.
Если наконец генерал задался непременной целью произвести на заводах необходимые финансовые реформы,
то отчего до сих пор ни
в заводоуправлении, ни Платону Васильевичу
не было решительно ничего известно?
Братковский бывал
в господском доме и по-прежнему был хорош, но о генерале Блинове, о Нине Леонтьевне и своей сестре, видимо, избегал говорить. Сарматов и Прозоров были
в восторге от
тех анекдотов, которые Братковский рассказывал для одних мужчин; Дымцевич
в качестве компатриота ходил во флигель к Братковскому запросто и познакомился с обеими обезьянами Нины Леонтьевны. Один Вершинин заметно косился на молодого человека, потому что вообще
не выносил соперников по части застольных анекдотов.
Даже самые трусливые,
в том числе Родион Антоныч, настолько были утомлены этим тянувшим душу чувством, что, кажется, уже ничего
не боялись и желали только одного, чтобы все это поскорее разрешилось
в ту или другую сторону.
— Он и есть, барин! Как есть, дураки! Разве барин так тебе и поехал! Перво-наперво пригонят загонщики, потом
в колокола ударят по церквам, а уж потом и барин, с фалетуром, на пятерке. А
то: барин! Только вот Тетюева
не стало, некому принять барина по-настоящему. Нынче уж что! только будто название, что главный управляющий!
Генерал пытался было поднять серьезный разговор на
тему о причинах общего упадка заводского дела
в России, и Платон Васильевич навострил уже уши, чтобы
не пропустить ни одного слова, но эта
тема осталась гласом вопиющего
в пустыне и незаметно перешла к более игривым сюжетам, находившимся
в специальном заведовании Летучего.
— Это какая Аннинька?
Не та ли самая, которая стояла с вами
в окне, когда мы въезжали на ослах?
Генерал ничего
не понимал
в заводском деле и рассматривал все кругом молча, с
тем удивлением, с каким смотрит неграмотный человек на развернутую книгу.
Некоторые из представителей этой фамилии
не только
не бывали
в России ни разу, но даже
не умели говорить по-русски; единственным основанием фигурировать
в качестве «русских принцев» были
те крепостные рубли, которые текли с Урала на веселую далекую заграницу неиссякаемой широкой волной.
Такие дельцы, как Раиса Павловна или Нина Леонтьевна,
в силу своих физических особенностей уже
не могли иметь прямого значения, а должны были довольствоваться
тем, что выпадало на их долю из-за чужой спины.
Сам генерал, во всяком случае,
не был виноват ни душой, ни телом
в той роли, какую ему пришлось разыгрывать.
В коротких словах генерал передал Прозорову значение своей миссии и
те цели, которых желательно было достигнуть; причем он
не скрыл, что его смущает и
в чем он нуждается.
Именно: один и
тот же капитал, если он разделен между несколькими тысячами людей, почти
не существует, как экономическая сила, тогда как, сосредоточенный
в одних руках, он представляет громадную величину, которою следует только воспользоваться надлежащим образом.
Это — относительно, так сказать, внутренней политики; что же касается до внешних отношений,
то здесь вопрос усложняется
тем, что нужно говорить
не об одном заводе, даже
не о заводском округе, даже
не об Урале, а вообще о всей нашей промышленной политике, которая постоянно колебалась и колеблется между полной свободой внешнего рынка и покровительственной системой
в строгом смысле слова.
Строго проведенная покровительственная система является
в промышленной жизни страны
тем же, чем служит школа для каждого человека
в отдельности: пока человек
не окреп и учится, ясное дело, что он еще
не может конкурировать со взрослыми людьми; но дайте ему возможность вырасти и выучиться, тогда он смело выступит конкурентом на всемирный рынок труда.
— До этого пока еще
не дошло, но и это иметь
в виду
не мешает. Отчего мы можем воздерживаться от брака до
того времени, пока
не составим себе определенного общественного положения, а рабочий будет плодить детей с шестнадцати лет?
—
Не приказано… Высшее начальство
не согласно. Да и черт с ней совсем, собственно говоря. Раиса Павловна надула
в уши девчонке, что она красавица, ну, натурально,
та и уши развесила. Я лучше Анниньку заставлю
в дивертисменте или
в водевиле русские песни петь. Лихо отколет!..
В сущности, собравшаяся сегодня компания, за исключением доктора и Сарматова, представляла собой сборище людей, глубоко ненавидевших друг друга; все потихоньку тяготели к
тому жирному куску, который мог сделаться свободным каждую минуту,
в виде пятнадцати тысяч жалованья главного управляющего,
не считая квартиры, готового содержания, безгрешных доходов и выдающегося почетного положения.
После этого соглашения приступили к разработке программы будущих действий и Яшиной речи,
в частности. Тетюев стоял за
то, чтобы
не торопиться, а дать время хорошенько выясниться обстоятельствам.