Неточные совпадения
Кишкин как-то укоризненно посмотрел
на сурового старика и поник головой. Да, хорошо ему теперь бахвалиться над ним, потому что и место имеет, и жалованье, и дом полная чаша. Зыков молча взял деревянной спицей горячую картошку и передал ее гостю. Незавидное кушанье дома, а в лесу
первый сорт: картошка так аппетитно дымилась, и Кишкин порядком-таки промялся. Облупив картошку и круто посолив, он проглотил ее почти разом. Зыков так же молча подал вторую.
— Ничего ты не понимаешь! — оборвал его Зыков. —
Первое дело, пески
на второй сажени берут, а там земля талая; а второе дело — по Фотьянке пески не мясниковатые, а разрушистые…
На него плесни водой — он и рассыпался, как крупа. И пески здесь крупные, чуть их сполосни… Ничего ты не понимаешь, Шишка!..
В
первое мгновение Зыков не поверил и только посмотрел удивленными глазами
на Кишкина, не врет ли старая конторская крыса, но тот говорил с такой уверенностью, что сомнений не могло быть. Эта весть поразила старика, и он смущенно пробормотал...
Из кабака Кишкин отправился к Петру Васильичу, который сегодня случился дома. Это был испитой мужик, кривой
на один глаз.
На сходках он был
первый крикун.
На Фотьянке у него был лучший дом, единственный новый дом и даже с новыми воротами. Он принял гостя честь честью и все поглядывал
на него своим уцелевшим оком. Когда Кишкин объяснил, что ему было нужно, Петр Васильевич сразу смекнул, в чем дело.
Вторая жена была взята в своей же Нагорной стороне; она была уже дочерью каторжанки. Зыков лет
на двадцать был старше ее, но она сейчас уже выглядела развалиной, а он все еще был молодцом. Старик почему-то недолюбливал этой второй жены и при каждом удобном случае вспоминал про
первую: «Это еще при Марфе Тимофеевне было», или «Покойница Марфа Тимофеевна была большая охотница до заказных блинов». В
первое время вторая жена, Устинья Марковна, очень обижалась этими воспоминаниями и раз отрезала мужу...
С
первой дочерью Марьей, которая была
на пять лет старше Федосьи, так и случилось: до двадцати лет все женихи сватались, а Родион Потапыч все разбирал женихов: этот нехорош, другой нехорош, третий и совсем плох.
— Что же вера? Все одному Богу молимся, все грешны да Божьи… И опять не
первая Федосья Родионовна по древнему благочестию выдалась: у Мятелевых жена православная по городу взята, у Никоновых ваша же балчуговская… Да мало ли!.. А между прочим, что это мы разговариваем, как
на окружном суде… Маменька, Феня, обряжайте закусочку да чего-нибудь потеплее для родственников. Честь лучше бесчестья завсегда!.. Так ведь, Тарас?
Яша тяжело вздохнул, принимая
первую рюмку, точно он продавал себя. Эх, и достанется же от родителя!.. Ну, да все равно: семь бед — один ответ… И Фени жаль, и родительской грозы не избежать. Зато Мыльников торжествовал, попав
на даровое угощение… Любил он выпить в хорошей компании…
Вот уже стало и темнеться, значит близко шести часов, а в семь свисток
на фабрике, а к восьми выворотится Родион Потапыч и
первым делом хватится своей Фени.
Старик редко даже улыбался, а как он хохочет — Яша слышал в
первый раз. Ему вдруг сделалось так страшно, так страшно, как еще никогда не было, а ноги сами подкашивались. Родион Потапыч смотрел
на него и продолжал хохотать. Спрятавшаяся за печь Устинья Марковна торопливо крестилась: трехнулся старик…
Устинья Марковна так и замерла
на месте. Она всего ожидала от рассерженного мужа, но только не проклятия. В
первую минуту она даже не сообразила, что случилось, а когда Родион Потапыч надел шубу и пошел из избы, бросилась за ним.
Феня ужасно смущалась своего
первого визита с мужем в Балчуговский завод и надвинула новенький шерстяной платок
на самые глаза.
В
первом корпусе работала небольшая паровая машина, так как воды в заводском пруде не хватало и
на ползимы.
Первые два года Родион Потапыч работал
на винокуренном заводе, где все дело вершилось исключительно одним каторжным трудом, а затем попал в разряд исправляющихся и был отправлен
на промыслы.
Впрочем, никто не знал
на Балчуговских промыслах, кто
первый догадался относительно фискала.
Рассказывали о каких-то беглых, во времена еще балчуговской каторги, которые скрывались в Кедровской даче и
первые «натакались»
на Мутяшку и простым ковшом намыли столько, сколько только могли унести в котомках, что потом этих бродяг, нагруженных золотом, подкараулили в Тайболе и убили.
Когда Окся принесла водки и колбасы, твердой как камень, разговоры сразу оживились. Все пропустили по стаканчику, но колбасу ел один Кишкин да хозяин. Окся стояла у печки и не могла удержаться от смеха, глядя
на них: она в
первый раз видела, как едят колбасу, и даже отплюнула несколько раз.
Первое дело, самородок-то
на свинью походил: и как будто рыло, и как будто ноги — как есть свинья.
Первого-то мужика, который
на Балчуговке нашел золото, слышь, насмерть начальство запороло…
— А ты не хрюкай
на родню. У Родиона Потапыча первая-то жена, Марфа Тимофеевна, родной сестрой приходилась твоей матери, Лукерье Тимофеевне. Значит, в свойстве и выходит. Ловко Лукерья Тимофеевна прижала Родиона Потапыча. Утихомирила разом, а то совсем Яшку собрался драть в волости. Люблю…
— Ну, братцы, надо об деле столковаться, — приставал Кишкин. —
Первое мая
на носу, надо партию…
— Можно и сестру Марью
на такой случай вывести… — предлагал расхрабрившийся Яша. — Тоже девица вполне… Может, вдвоем-то они скорее найдут. А ты, Андрон Евстратыч, главное дело, не ошибись гумагой, потому как гумага
первое дело.
Да и
на эту рабочую силу был плохой расчет, потому что и эти отбросы ждали только
первого мая.
— Устроил… — коротко ответил он, опуская глаза. — К себе-то в дом совестно было ее привезти, так я ее
на Фотьянку, к сродственнице определил. Баушка Лукерья… Она мне по
первой жене своячиной приходится. Ну, я к ней и опеределил Феню пока что…
— Он самый… Сродственник он мне, а прямо скажу: змей подколодный.
Первое дело — с Кишкиным конпанию завел, потом Ястребова к себе
на фатеру пустил… У них теперь
на Фотьянке черт кашу варит.
Родион Потапыч сидел в передней избе, которая делилась капитальной стеной
на две комнаты — в
первой была русская печь, а вторая оставалась чистой горницей.
— Ты с нее одежу-то ихнюю сыми
первым делом… Нож мне это вострый. А ежели нагонят из Тайболы да будут приставать, так ты мне дай знать
на шахты или
на плотину: я их живой рукой поверну.
Во-первых, он закончил громадный донос
на бывшее казенное управление Балчуговских промыслов, над которым работал года три самым тщательным образом.
Первым на Фотьянку явился знаменитый скупщик Ястребов и занял квартиру в лучшем доме, именно у Петра Васильича.
Канун
первого мая для Фотьянки прошел в каком-то чаду. Вся деревня поднялась
на ноги с раннего утра, а из Балчуговского завода так и подваливала одна партия за другой. Золотопромышленники ехали отдельно в своих экипажах парами. Около обеда вокруг кабака Фролки вырос целый табор. Кишкин толкался
на народе и прислушивался, о чем галдят.
Перед Маяковой сланью партии делали
первую передышку, а часть отправилась
на заявки вниз по Суходойке.
— Одинова, это точно, согрешил… — каялся Мыльников. — Силком затащили робята. Сидим это, братец ты мой, мы в кабаке, напримерно, и вдруг трах! следователь… Трах! сейчас народ сбивать
на земскую квартиру, и меня в
первую голову зацепили, как, значит, я обозначен у него в гумаге. И следователь не простой, а важный — так и называется: важный следователь.
Место слияния Меледы и Балчуговки было низкое и болотистое, едва тронутое чахлым болотным леском. Родион Потапыч с презрением смотрел
на эту «чертову яму», сравнивая про себя красивый Ульянов кряж. Да и россыпное золото совсем не то что жильное.
Первое он не считал почему-то и за золото, потому что добыча его не представляла собой ничего грандиозного и рискованного, а жильное золото надо умеючи взять, да не всякому оно дается в руки.
Встреча с отцом в
первое мгновенье очень смутила ее, подняв в душе детский страх к грозному родимому батюшке, но это быстро вспыхнувшее чувство так же быстро и улеглось, сменившись чем-то вроде равнодушия. «Что же, чужая так чужая…» — с горечью думала про себя Феня. Раньше ее убивала мысль, что она объедает баушку, а теперь и этого не было: она работала в свою долю, и баушка обещала купить ей даже веселенького ситца
на платье.
— Мне, главная причина, выманить Феню-то надо было… Ну, выпил стакашик господского чаю, потому как зачем же я буду обижать барина напрасно? А теперь приедем
на Фотьянку:
первым делом самовар… Я как домой к баушке Лукерье, потому моя Окся утвердилась там заместо Фени. Ведь поглядеть, так дура набитая, а тут ловко подвернулась… Она уж во второй раз с нашего прииску убежала да прямо к баушке, а та без Фени как без рук. Ну, Окся и соответствует по всем частям…
— Эх, нету у нас, Андрон Евстратыч,
первое дело, лошади, — повторял каждый день Матюшка, — а второе дело, надо нам беспременно завести бабу…
На других приисках везде свои бабы полагаются.
Кишкин бился
на своей Сиротке до последней крайности, пока можно было работать, но с
первым снегом должен был отступить: не брала сила.
Это была ужасная ночь, полная молчаливого отчаяния и бессильных мук совести. Ведь все равно прошлого не вернешь, а начинать жить снова поздно. Но совесть — этот неподкупный судья, который приходит ночью, когда все стихнет, садится у изголовья и начинает свое жестокое дело!.. Жениться
на Фене? Она
первая не согласится… Усыновить ребенка — обидно для матери,
на которой можно жениться и
на которой не женятся. Сотни комбинаций вертелись в голове Карачунского, а решение вопроса ни
на волос не подвинулось вперед.
Он в
первый раз вздохнул свободно, когда очутился
на свежем воздухе.
— Перестаньте, любезная сестрица Анна Родивоновна, — уговаривал Мыльников с ядовитой любезностью. — Не он
первый, не он последний, ваш-то Прокопий… Будет ему сидеть у тестя
на цепи.
Так Анна и ушла ни с чем для
первого раза, потому что муж был не один и малодушно прятался за других. Оставалось выжидать случая, чтобы поймать его с глазу
на глаз и тогда рассчитаться за все.
На глубине двух аршин встретился
первый фальшивый пропласток мясниковатого песку, перемешанного с синей речной глиной.
Первый шурф был пробит еще до обеда, и Кишкин стал делать пробу тут же около огонька, разложенного
на льду.
Во-первых, он бросил разведки
на Мутяшке и вывел свою партию
на Фотьянку, где и произвел всем полный расчет, а Кожину возвратил все взятые у него деньги.
Мысль о деньгах засела в голове Кишкина еще
на Мутяшке, когда он обдумал весь план, как освободиться от своих компаньонов, а главное, от Кожина, которому необходимо было заплатить деньги в
первую голову. С этой мыслью Кишкин ехал до самой Фотьянки, перебирая в уме всех знакомых, у кого можно было бы перехватить
на такой случай. Таких знакомых не оказалось, кроме все того же секретаря Ильи Федотыча.
Когда Кишкин
на другой день приехал в город, молва уже опередила его, и
первым поздравил его секретарь Илья Федотыч.
Она была старше жениха лет
на шесть, но казалась совсем молоденькой, охваченная огнем своей
первой девичьей страсти.
Первое дыхание весны всех так и подмывало. Очухавшийся Мыльников только чесал затылок, соображая, сколько стравил за зиму денег по кабакам… Теперь можно было бы в лучшем виде свои работы открыть в Кедровской даче и получать там за золото полную цену. Все равно
на жилку надеяться долго нельзя: много продержится до осени, ежели продержится.
По крайней мере Карачунский в этом смысле ни
на минуту не обманывал себя с
первого момента, как получил повестку от следователя.
Дошли слухи о зверстве Кожина до Фени и ужасно ее огорчали. В
первую минуту она сама хотела к нему ехать и усовестить, но сама была «
на тех порах» и стыдилась показаться
на улицу. Ее вывел из затруднения Мыльников, который теперь завертывал пожаловаться
на свою судьбу.