Неточные совпадения
— А ведь ты верно, — уныло согласился Зыков. — Потащат
наше золото старателишки. Это уж как пить дадут. Ты их только помани… Теперь за ними
не уследишь днем с огнем, а тогда и подавно! Только, я думаю, — прибавил он, — врешь ты все…
— Как
не помнить… И
наши, фотьяновские, и балчуговские. Бывало дело, Андрон Евстратыч…
— По рублю шести гривен, Андрон Евстратыч. Обидная
наша работа. На харчи
не заробишь, а что одежи износим, что обуя, это уж свое. Прямо — крохи…
— Псов
не люблю, Андрон Евстратыч… Мало стало в Балчуговском заводе девок — ну и пусть жирует с ними, а
наших, фотьянских,
не тронь.
— Ну, что он? Поди, из лица весь выступил? А? Ведь ему это без смерти смерть. Как другая цепная собака: ни во двор, ни со двора
не пущает.
Не поглянулось ему? А?.. Еще сродни мне приходится по мамыньке — ну, да мне-то это все едино. Это уж мамынькино дело: она с ним дружит. Ха-ха!.. Ах, андел ты мой, Андрон Евстратыч! Пряменько тебе скажу: вдругорядь
нашу Фотьянку с праздником делаешь, — впервой, когда россыпь открыл, а теперь — словечком своим озолотил.
— Горе
наше лютое, а
не свадьба, Андрон Евстратыч, — пожаловался Яша, качая головой. — Родитель сегодня к вечеру выворотится с Фотьянки и всех нас распатронит…
— Вот что, господа, — заговорил он, прикрывая жену собой, —
не женское дело разговоры разговаривать… У Федосьи Родионовны есть муж, он и в ответе. Так скажите и батюшке Родиону Потапычу… Мы от ответа
не прячемся…
Наш грех…
— Чему быть, того
не миновать! — весело ответил Акинфий Назарыч. — Ну пошумит старик, покажет пыль — и весь тут…
Не всякое лыко в строку. Мало ли
наши кержанки за православных убегом идут? Тут, брат, силой ничего
не поделаешь.
Не те времена, Яков Родионыч. Рассудите вы сами…
— Какой я сват, баушка Маремьяна, когда Родивон Потапыч считает меня в том роде, как троюродное наплевать. А мне бог с ним… Я бы его
не обидел. А выпить мы можем завсегда… Ну, Яша, которую
не жаль, та и
наша.
— Перестань убиваться-то, — ласково уговаривал жену Акинфий Назарыч. — Москва слезам
не верит… Хорошая-то родня по хорошим, а
наше уж такое с тобой счастье.
— Молчи, Марья! — окликнула ее мать. — Ты бы вот завела своего мужика да и мудрила над ним…
Не больно-то много ноне с зятя возьмешь, а
наш Прокопий воды
не замутит.
— И
не маленькое дельце, Родивон Потапыч, только пусть любезная
наша теща Устинья Марковна как быдто выдет из избы. Женскому полу это
не следствует и понимать…
— Нет, это пустое, отец, — решила баушка Лукерья. — Сам-то Акинфий Назарыч, пожалуй бы, и ничего, да старуха Маремьяна
не дозволит… Настоящая медведица и крепко своей старой веры держится. Ничего из этого
не выйдет, а Феню надо воротить… Главное дело, она из своего православного закону вышла, а
наши роды испокон века православные. Жиденький еще умок у Фени, вот она и вверилась…
— Глаза бы
не глядели, — с грустью отвечал Родион Потапыч, шагая по середине улицы рядом с лошадью. — Охальники… И нет хуже, как эти понедельники. Глаза бы
не глядели, как работнички-то
наши выйдут завтра на работу… Как мухи травленые ползают. Рыло опухнет, глаза затекут… тьфу!..
— Отроду
не пивал,
не знаю, чем она и пахнет, а теперь уж поздно начинать… Ну так, своячинушка, направляй ты
нашу заблудящую девку, как тебе бог на душу положит, а там, может, и сочтемся. Что тебе понадобится, то и сделаю. А теперь, значит, прощай…
— Что мы, разве невольники какие для твоего Родиона-то Потапыча? — выкрикивал Петр Васильич. — Ему хорошо, так и другим тоже надо… Как собака лежит на сене: сам
не ест и другим
не дает. Продался конпании и знать ничего
не хочет… Захудал народ вконец, взять хоть
нашу Фотьянку, а кто цены-то ставит? У него лишнего гроша никто еще
не заработал…
— Кабак тут
не причина, маменька… Подшибся народ вконец, вот из последних и канпанятся по кабакам. Все одно за конпанией-то пропадом пропадать… И
наше дело взять: какая нам такая печаль до Родиона Потапыча, когда с Ястребова ты в месяц цалковых пятнадцать получишь. Такого случая
не скоро дождешься… В другой раз Кедровскую дачу
не будем открывать.
— Да ведь надо в волости объявиться? — сказал Петр Васильич. — Мы тут наставим столбов, а Затыкин да Ястребов запишут в волостную книгу
наши заявки за свои… Это тоже
не модель.
— Старайся, милушка, и полушалок куплю, — приговаривала хитрая старуха, пользовавшаяся простотой Фени. — Где нам, бабам, взять денег-то!.. Небось любезный сынок Петр Васильич
не раскошелится, а все норовит себе да себе…
Наше бабье дело совсем маленькое.
— Пирует, сказывали, Акинфий-то Назарыч… В город уедет да там и хороводится. Мужчины все такие:
наша сестра сиди да посиди, а они везде пошли да поехали… Небось найдет себе утеху, коли уж
не нашел.
—
Не Ермошка, так другой выищется… На Фотьянке теперь народу видимо-невидимо, точно праздник. Все фотьянские бабы лопатами деньги гребут: и постой держат, и харчи продают, и обшивают приисковых. За одно лето сколько новых изб поставили. Всех вольное-то золото поднимает. А по вечерам такое веселье поднимается…
Наши приисковые гуляют.
— Много денег на Фотьянке было раньше-то… — смеялась Марья. — Богачи все жили, у всех-то вместе одна дыра в горсти… Бабы фотьянские теперь в кумачи разрядились, да в ботинки, да в полушалки, а сами ступить
не умеют по-настоящему. Смешно на них и глядеть-то: кувалды кувалдами супротив
наших балчуговских.
— Погоди, зять, устроимся, — утешал Яша покровительственным тоном. — Дай срок, утвердимся… Только бы одинова дыхнуть. А на баб ты
не гляди: известно, бабы. Они, брат,
нашему брату в том роде, как лошади железные путы… Знаю по себе, Проня… А в лесу-то мы с тобой зажили бы припеваючи… Надоела, поди, фабрика-то?
— Да говори ты толком… — приставал к нему Мыльников. — Убегла, значит,
наша Федосья Родивоновна. Ну, так и говори… И с собой ничего
не взяла, все бросила. Вот какое вышло дело!
— Кишок, пожалуй,
не хватит, Андрон Евстратыч, — скромничал Петр Васильич, блаженно ухмыляясь. — Шутки шутишь над
нашей деревенской простотой… А я как-то раз был в городу в таком-то заведении и подивился, как огребают денежки.
— Желаю попробовать счастья, Марья Родионовна: где
наше не пропадало. Вот с Кишкиным в конпанию вступаю…
— Однако мы ничего еще пока
не нашли? Или жила расщепилась, или она… Да нет, это с
нашей стороны громадная ошибка.
—
Наш, поди, балчуговский, без тебя знаю… — смело отвечала Марья, за словом в карман
не лазившая вообще. — Почитай, в суседях с Петром Семенычем жили…
— Эта
не обманет… — задумчиво проговорил старый каторжанин, растирая на ладони глину. — Мать
наша эта синяя глинка.
— Погоди печаловаться раньше времени, — тихонько заметил Матюшка. — А Кишкин
наших рук
не минует… Мы его еще обработаем, дай срок. Он всех ладит обмануть…
— Перестань, Анна, — оговорила дочь Устинья Марковна, —
не одни
наши мужики помутились с золотом-то, а Тарас тут ни при чем…
— Да и вообще все
наши работы ничего
не стоят, потому что у нас нет денег на большие работы.
— Мы как нищие… — думал вслух Карачунский. — Если бы настоящие работы поставить в одной
нашей Балчуговской даче, так
не хватило бы пяти тысяч рабочих… Ведь сейчас старатель сам себе в убыток работает, потому что
не пропадать же ему голодом. И компании от его голода тоже нет никакой выгоды… Теперь мы купим у старателя один золотник и наживем на нем два с полтиной, а тогда бы мы нажили полтину с золотника, да зато нам бы принесли вместо одного пятьдесят золотников.
— Наплюй на него, Наташка… Это он от денег озорничать стал. Погоди, вот мы с Тарасом обыщем золото… Мы сейчас у Кожина в огороде робим. Золото нашли… Вся Тайбола ума решилась, и все кержаки по своим огородам роются, а конторе это обидно. Оников-то штейгеров своих послал в Тайболу:
наша, слышь, дача. Что греха у них, и
не расхлебать… До драки дело доходило.