Неточные совпадения
— Ах, Марья Степановна!.. Уж я не стала бы напрасно вас тревожить. Нарочно пять раз посылала Матрешку,
а она через буфетчика от приваловского человека всю подноготную разузнала. Только устрой, господи, на пользу!.. Уж
если это не жених, так весь свет пройти надо: и молодой, и красивый, и богатый. Мил-лио-нер… Да ведь вам лучше это знать!
Я надеялся, что когда заводы будут под казенной опекой, — они
если не поправятся, то не будут приносить дефицита,
а между тем Масман в один год нахлопал на заводы новый миллионный долг.
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский — тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил,
а на мое место вдруг назначают Половодова.
Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского,
а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
Ведь ограбили же вас, сирот; отец оставил вам Шатровские заводы в полном ходу; тогда они больше шести миллионов стоили,
а теперь,
если пойдут за долг с молотка, и четырех не дадут.
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и
если хлопочу, то не для своей пользы,
а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
— Плетет кружева, вяжет чулки…
А как хорошо она относится к людям! Ведь это целое богатство — сохранить до глубокой старости такое теплое чувство и стать выше обстоятельств. Всякий другой на ее месте давно бы потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться на все и на всех.
Если бы эту женщину готовили не специально для богатой, праздной жизни, она принесла бы много пользы и себе и другим.
— Что же, ты, значит, хочешь возвратить землю башкирам? Да ведь они ее все равно продали бы другому,
если бы пращур-то не взял… Ты об этом подумал?
А теперь только отдай им землю, так завтра же ее не будет… Нет, Сергей Александрыч, ты этого никогда не сделаешь…
—
Если бы я отдал землю башкирам, тогда чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская,
а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и тогда постепенно расплачиваться с своими историческими кредиторами. В какой форме устроится все это — я еще теперь не могу вам сказать, но только скажу одно, — именно, что ни одной копейки не возьму лично себе…
Но и этот, несомненно, очень ловкий modus vivendi [образ жизни (фр.).] мог иметь свой естественный и скорый конец,
если бы Агриппина Филипьевна, с одной стороны, не выдала своей старшей дочери за директора узловско-моховского банка Половодова,
а с другой —
если бы ее первенец как раз к этому времени не сделался одним из лучших адвокатов в Узле.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа,
а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно,
если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
— Позвольте… Главное заключается в том, что не нужно терять дорогого времени,
а потом действовать зараз и здесь и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт, и все пойдет как по нотам…
Если бы Сергей Привалов захотел, он давно освободился бы от опеки с обязательством выплатить государственный долг по заводам в известное число лет. Но он этого не захотел сам…
— Может быть, буду и золотым,
если вы это время сумеете удержать Привалова именно здесь, на Урале.
А это очень важно, особенно когда старший Привалов объявит себя несостоятельным. Все дело можно будет испортить,
если упустить Привалова.
—
А я тебе вот что скажу, — говорил Виктор Васильич, помещаясь в пролетке бочком, —
если хочешь угодить маменьке, заходи попросту, без затей, вечерком… Понимаешь — по семейному делу. Мамынька-то любит в преферанс сыграть, ну, ты и предложи свои услуги. Старуха без ума тебя любит и даже похудела за эти дни.
— В том-то и дело, что Костя доказывает совершенно противное, то есть что
если обставить приисковых рабочих настоящим образом, тогда лучшие прииски будут давать предпринимателям одни убытки. Они поспорили горячо, и Костя высказался очень резко относительно происхождения громадных богатств, нажитых золотом. Тут досталось и вашим предкам отчасти,
а отец принял все на свой счет и ужасно рассердился на Костю.
— Нет, это пустяки. Я совсем не умею играть… Вот садитесь сюда, — указала она кресло рядом с своим. — Рассказывайте, как проводите время. Ах да, я третьего дня, кажется, встретила вас на улице,
а вы сделали вид, что не узнали меня, и даже отвернулись в другую сторону.
Если вы будете оправдываться близорукостью, это будет грешно с вашей стороны.
Половодов внимательно посмотрел на девушку; она ответила ему странной улыбкой, в которой были перемешаны и сожаление, и гордость, и что-то такое… «бабье», сказал бы Половодов,
если бы эта улыбка принадлежала не Зосе Ляховской,
а другой женщине.
— Купцы… Вот и ступай к своим Панафидиным,
если не умел жить здесь. Твой купец напьется водки где-нибудь на похоронах, ты повезешь его,
а он тебя по затылку… Вот тебе и прибавка!
А ты посмотри на себя-то, на рожу-то свою — ведь лопнуть хочет от жиру,
а он — «к Панафидиным… пять рублей прибавки»! Ну, скажи, на чьих ты хлебах отъелся, как боров?
После говорят Ляховскому: «Как же это вы, Игнатий Львович, пятачка пожалели,
а целого дома не жалеете?»
А он: «Что же я мог сделать,
если бы десятью минутами раньше приехал, — все равно весь дом сгорел бы и пятачок напрасно бы истратил».
— Для нас этот Лоскутов просто находка, — продолжал развивать свою мысль Ляховский. — Наши барышни,
если разобрать хорошенько, в сущности, и людей никаких не видали,
а тут смотри, учись и стыдись за свою глупость. Хе-хе… Посмотрели бы вы, как они притихнут, когда Лоскутов бывает здесь: тише воды, ниже травы. И понятно: какие-нибудь провинциальные курочки, этакие цыплятки — и вдруг настоящий орел… Да вы только посмотрите на него: настоящая Азия, фаталист и немного мистик.
—
А что бы вы сказали мне, Надежда Васильевна, — заговорил Привалов, —
если бы я предложил Василию Назарычу все, что могу предложить с своей стороны?
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может быть,
если бы они не были богаты, не существовало бы и этой розни,
а в доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
— Да во многих отношениях… Конечно, вам предстоит много черновой, непроизводительной работы, но эта темная сторона с лихвой выкупается основной идеей. Начать с того, что вы определяете свои отношения к заводам без всяких иллюзий,
а затем,
если осуществится даже половина ваших намерений, Шатровские заводы послужат поучительным примером для всех других.
—
Если Софья Игнатьевна не захочет дать мне совет, я погиб… У Софьи Игнатьевны столько вкуса… Боже, сколько вкуса! И глаз… о, какой острый, молодой глаз у Софьи Игнатьевны! Мне нужно думать целую неделю,
а Софье Игнатьевне стоит только открыть ротик…
—
Если в голове, то это еще не велика беда, — шутил Nicolas, разваливаясь в кресле с видом человека, который пришел в свою комнату. —
А вот насчет дельца позвольте…
— Оскар Филипыч, Оскар Филипыч, Оскар Филипыч…
А что,
если ваш Оскар Филипыч подведет нас? И какая странная идея пришла в голову этому Привалову… Вот уж чего никак не ожидал! Какая-то филантропия…
— Послушайте… — едва слышно заговорила девушка, опуская глаза. — Положим, есть такая девушка, которая любит вас…
а вы считаете ее пустой, светской барышней, ни к чему не годной. Что бы вы ответили ей,
если бы она сказала вам прямо в глаза: «Я знаю, что вы меня считаете пустой девушкой, но я готова молиться на вас… я буду счастлива собственным унижением, чтобы только сметь дышать около вас».
Бахарев вышел из кабинета Ляховского с красным лицом и горевшими глазами: это было оскорбление, которого он не заслужил и которое должен был перенести. Старик плохо помнил, как он вышел из приваловского дома, сел в сани и приехал домой. Все промелькнуло перед ним, как в тумане,
а в голове неотступно стучала одна мысль: «Сережа, Сережа… Разве бы я пошел к этому христопродавцу,
если бы не ты!»
— Нет, maman…
Если бы не Сергей Александрыч, я бы умерла от скуки, — неохотно ответила Антонида Ивановна, сбоку вскидывая глазами на Привалова. —
А вы, Сергей Александрыч, конечно, веселились напропалую… после бала, — уже с улыбкой прибавила она. — Мне Александр что-то рассказывал такое…
— Неправда… Ты не вернешься! — возражала Половодова. — Я это вперед знала… Впрочем, ты знаешь — я тебя ничем не желаю стеснить… Делай так, как лучше тебе,
а обо мне, пожалуйста, не заботься. Да и что такое я для тебя,
если разобрать…
— Нет, слушай дальше… Предположим, что случилось то же с дочерью. Что теперь происходит?.. Сыну родители простят даже в том случае,
если он не женится на матери своего ребенка,
а просто выбросит ей какое-нибудь обеспечение. Совсем другое дело дочь с ее ребенком… На нее обрушивается все: гнев семьи, презрение общества. То, что для сына является только неприятностью, для дочери вечный позор… Разве это справедливо?
— Нет, ты слушай…
Если бы Привалов уехал нынче в Петербург, все бы дело наше вышло швах: и мне, и Ляховскому, и дядюшке — шах и мат был бы. Помнишь, я тебя просил в последний раз во что бы то ни стало отговорить Привалова от такой поездки, даже позволить ему надеяться… Ха-ха!.. Я не интересуюсь, что между вами там было, только он остался здесь,
а вместо себя послал Nicolas. Ну, и просолил все дело!
Как бы удивился сам Привалов,
если бы услышал, как Хина распиналась за него пред Зосей Во-первых, он был чем-то вроде тех сказочных принцев, которые сначала являются без королевства,
а потом, преодолевая тысячи препятствий, добиваются своих наследственных прав.
— Ах, боже мой! Как ты не можешь понять такой простой вещи! Александр Павлыч такой забавный,
а я люблю все смешное, — беззаботно отвечала Зося. — Вот и Хину люблю тоже за это… Ну, что может быть забавнее, когда их сведешь вместе?.. Впрочем,
если ты ревнуешь меня к Половодову, то я тебе сказала раз и навсегда…
Ты, по-видимому, больше занят своим,
а не моим счастьем, и
если что делаешь якобы для меня, все это, в сущности, приятно больше тебе.
— Постойте: вспомнил… Все вспомнил!.. Вот здесь, в этом самом кабинете все дело было… Ах, я дурак, дурак, дурак!!.
А впрочем, разве я мог предполагать, что вы женитесь на Зосе?.. О,
если бы я знал,
если бы я знал… Дурак, дурак!..
— Ах, извините, mon ange… Я боялась вам высказаться откровенно, но теперь должна сознаться, что Сергей Александрыч действительно немного того… как вам сказать… ну, недалек вообще (Хина повертела около своего лба пальцем).
Если его сравнить, например, с Александром Павлычем… Ах, душечка, вся наша жизнь есть одна сплошная ошибка! Давно ли я считала Александра Павлыча гордецом… Помните?..
А между тем он совсем не горд, совсем не горд… Я жестоко ошиблась. Не горд и очень умен…
P.S. Мой муж, вероятно, не особенно огорчится моим отъездом, потому что уже, кажется, нашел себе счастье en trois…. [втроем (фр.).]
Если увидите Хину, передайте ей от меня, что обещанные ей Половодовым золотые прииски пусть она сама постарается отыскать,
а лично от себя я оставляю ей на память моего мохнатого друга Шайтана».
— Я?.. О да… Зося для меня была дороже жизни. До двенадцати лет я любил ее как девочку,
а потом как женщину…
Если бы я мог вернуть ее… Она погибнет, погибнет…
—
Если вы не заботитесь о себе, то подумайте о вашей дочери, — говорил доктор, когда Надежда Васильевна не хотела следовать его советам. — Больному вы не принесете особенной пользы,
а себя можете окончательно погубить. Будьте же благоразумны…
—
Если у меня будет внук, маленький Привалов, все, что имею теперь и что буду иметь, — все оставлю ему одному… Пусть, когда вырастет большой, выкупит Шатровские заводы,
а я умру спокойно. Голубчик, деточка, ведь с Сергеем умрет последний из Приваловых!..
— Я не говорю: сейчас, завтра… — продолжал он тем же шепотом. — Но я всегда скажу тебе только то, что Привалов любил тебя раньше и любит теперь… Может быть, из-за тебя он и наделал много лишних глупостей! В другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть и уважать второго мужа… Деточка, ничего не отвечай мне сейчас,
а только скажи, что подумаешь, о чем я тебе говорил сейчас.
Если хочешь, я буду тебя просить на коленях…