Неточные совпадения
Чтобы выполнить во
всех деталях этот грандиозный план, у Заплатиных не хватало средств, а главное, что было
самым больным местом в душе Хионии Алексеевны, — ее салон обходили первые узловские богачи — Бахаревы, Ляховские и Половодовы.
Досифея была такая же высокая и красивая женщина, как
сама Марья Степановна, только черты ее правильного лица носили более грубый отпечаток, как у
всех глухонемых.
Привалова поразило больше
всего то, что в этом кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него.
Все было так же скромно и просто, и стояла
все та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось
все: и кабинет, и старик, и даже
самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Даже
самый воздух остался здесь
все тем же — теплым и душистым, насквозь пропитанным ароматом домовитой старины.
Дело кончилось тем, что Верочка,
вся красная, как пион, наклонилась над
самой тарелкой; кажется, еще одна капелька, и девушка раскатилась бы таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского дома не слыхали со дня своего основания.
Верочку спасло только то, что в
самый критический момент
все поднялись из-за стола, и она могла незаметно убежать из столовой.
— Будет вам, стрекозы, — строго остановила Марья Степановна, когда
всеми овладело
самое оживленное настроение, последнее было неприлично, потому что Привалов был все-таки посторонний человек и мог осудить. — Мы вот
все болтаем тут разные пустяки, а ты нам ничего не расскажешь о себе, Сергей Александрыч.
— Все-таки, папа,
самые хорошие из них были ужасными людьми. Везде самодурство, произвол, насилие… Эта бедная Варвара Гуляева, мать Сергея Александрыча, — сколько, я думаю, она вынесла…
Это была полная чаша во вкусе того доброго старого времени, когда произвол, насилия и
все темные силы крепостничества уживались рядом с
самыми светлыми проявлениями человеческой души и мысли.
Из них прежде
всего, конечно, выступала типичная фигура
самого Павла Михайлыча, затем его жены и дочери Варвары, вышедшей впоследствии за Александра Привалова.
Затем, когда
сам Гуляев совсем состарился, он принял зятя в часть по своим сибирским приискам, причем
всем делом верховодил по-прежнему Бахарев.
Несмотря на свою близость к старику Гуляеву, а также и на то, что в течение многих лет он вел
все его громадные дела, Бахарев
сам по себе ничего не имел, кроме знания приискового дела и несокрушимой энергии.
Жизнь в бахаревском доме навсегда осталась для Привалова
самой светлой страницей в его воспоминаниях.
Все, что он привык уважать и считал лучшим, он соединял в своем уме с именем Бахаревых.
Марья Степановна свято блюла
все свычаи и обычаи, правила и обряды, которые вынесла из гуляевского дома; ей казалось святотатством переступить хотя одну йоту из заветов этой угасшей семьи, служившей в течение века
самым крепким оплотом древнего благочестия.
На этой половине роль хозяйки с двенадцати лет принадлежала Надежде Васильевне, которая из
всех детей была
самой близкой сердцу Василья Назарыча.
Это была
самая обыкновенная девушка, любившая больше
всего на свете плотно покушать, крепко выспаться и визжать на целый дом.
Когда на сцену выступил
сам Сергей Привалов, естественно, что общее внимание прежде
всего обратилось к тому неизвестному, откуда он появился.
Таким образом сделалось
всем известно, что Привалов провел в Петербурге очень бурную молодость в среде jeunesse doree
самой высшей пробы; подробно описывали наружность его любовниц с стереотипными французскими кличками, те подарки, которые они в разное время получали от Привалова в форме букетов из сторублевых ассигнаций, баснословной величины брильянтов, целых отелей, убранных с княжеской роскошью.
— Мне
всего удивительнее во
всем этом деле кажется поведение Хионии Алексеевны, — несколько раз довольно многозначительно повторила Агриппина Филипьевна Веревкина, представительница узловского beau monde'a. [высшего света (фр.).] — Представьте: утром, в
самый день приезда Привалова, она посылает ко мне свою горничную сказать, что приехал Привалов, а затем как в воду канула… Не понимаю, решительно не понимаю!..
Хиония Алексеевна в эти немногие дни не только не имела времени посетить свою приятельницу, но даже потеряла всякое представление о переменах дня и ночи. У нее был полон рот
самых необходимых хлопот, потому что нужно было приготовить квартиру для Привалова в ее маленьком домике. Согласитесь, что это была
самая трудная и сложная задача, какую только приходилось когда-нибудь решать Хионии Алексеевне. Но прежде мы должны сказать, каким образом
все это случилось.
Всего труднее было решить вопрос, в какой форме сделать предложение Привалову: сделать это ей
самой — неудобно; Виктор Николаевич решительно был неспособен к выполнению такой дипломатической миссии; оставалось одно: сделать предложение через посредство Бахаревых; но каким образом?
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в
самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу, то не для своей пользы, а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым
все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь
все невесты!.. Конечно,
всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда он так не желал ее видеть, как в настоящую минуту. На душе было так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал
всем существом своим, что его жизнь осветилась каким-то новым светом, что-то, что его мучило и давило еще так недавно, как-то отпало
само собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
Вся передняя стена моленной была занята иконостасом, в котором, под дорогими окладами из серебра и золота, темнели образа
самого старинного письма.
Колпаков был один из
самых богатых золотопромышленников; он любил развернуться во
всю ширь русской натуры, но скоро разорился и умер в нищете, оставив после себя нищими жену Павлу Ивановну и дочь Катю.
Чай прошел
самым веселым образом. Старинные пузатенькие чашки, сахарница в виде барашка с обломленным рогом, высокий надутый чайник саксонского фарфора, граненый низкий стакан с плоским дном —
все дышало почтенной древностью и смотрело необыкновенно добродушно. Верочка болтала, как птичка, дразнила кота и кончила тем, что подавилась сухарем. Это маленькое происшествие немного встревожило Павлу Ивановну, и она проговорила, покачивая седой головой...
— Вот здесь
все бумаги… — надтреснутым голосом проговорил сумасшедший, подавая Привалову целую пачку каких-то засаленных бумаг, сложенных
самым тщательным образом и даже перевязанных розовой ленточкой.
В
самых глупостях, которые говорил Nicolas Веревкин с совершенно серьезным лицом, было что-то особенное: скажи то же
самое другой, — было бы смешно и глупо, а у Nicolas Веревкина
все сходило с рук за чистую монету.
— Что касается меня, то мне решительно
все равно, что ни болтали бы, но ведь здесь является имя девушки; наконец,
сама Марья Степановна может показаться в таком свете…
Этот старинный дом, эти уютные комнаты, эта старинная мебель, цветы, лица прислуги,
самый воздух —
все это было слишком дорого для него, и именно в этой раме Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории, в которую было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
Странное дело, это девичье имя осветило каким-то совершенно новым светом
все его заветные мечты и
самые дорогие планы.
Раньше он иногда сомневался в их осуществимости, иногда какое-то нехорошее чувство закрадывалось в душу, но теперь ему стоило только вызвать в своем воображении дорогие черты, и
все делалось необыкновенно ясно, всякие сомнения падали
сами собой.
Все, что ни делал Nicolas, было верхом совершенства;
самая возможность критики отрицалась.
От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, —
все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так, что рекомендовала
сама себя с
самой лучшей стороны и еще служила в то же время необходимым фоном, объяснением и дополнением других вещей.
Самый опытный взгляд, вероятно, не открыл бы рокового un question d'argent, [денежного вопроса (фр.).] который лежал в основании
всей этой художественной обстановки.
Небольшая головка была украшена
самою почтенною лысиною, точно
все волосы на макушке были вылизаны коровой или другим каким животным, обладающим не менее широким и длинным языком; эта оригинальная головка была насажена на длинную жилистую шею с резко выдававшимся кадыком, точно горло было завязано узлом.
— Голубчик, Аника Панкратыч, выручи, — умолял Иван Яковлич, загнав Лепешкина в
самый угол. — Дай мне, душечка,
всего двести рублей… Ведь пустяки:
всего двести рублей!.. Я тебе их через неделю отдам.
Когда дверь затворилась за Приваловым и Nicolas, в гостиной Агриппины Филипьевны несколько секунд стояло гробовое молчание.
Все думали об одном и том же — о приваловских миллионах, которые сейчас вот были здесь, сидели вот на этом
самом кресле, пили кофе из этого стакана, и теперь ничего не осталось… Дядюшка, вытянув шею, внимательно осмотрел кресло, на котором сидел Привалов, и даже пощупал сиденье, точно на нем могли остаться следы приваловских миллионов.
— Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства. Таким образом, дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас
самое главное неудобство заключается в том, что вас, опекунов, двое, и из этого никогда ничего не выйдет. Стоит отыскаться Титу Привалову, который как совершеннолетний имеет право выбирать себе опекуна
сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете
все разом…
— Позвольте… Главное заключается в том, что не нужно терять дорогого времени, а потом действовать зараз и здесь и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт, и
все пойдет как по нотам… Если бы Сергей Привалов захотел, он давно освободился бы от опеки с обязательством выплатить государственный долг по заводам в известное число лет. Но он этого не захотел
сам…
— Я вам говорю, что Привалов не хотел этого, не хотел даже тогда, когда ему один очень ловкий человек предлагал устроить
все дело в
самый короткий срок.
Отступив немного в сторону, лакей почтительно наблюдал, как барин
сам раскупоривает бутылки; а в это время дядюшка, одержимый своим «любопытством», подробно осмотрел мебель, пощупал тисненые обои цвета кофейной гущи и внимательно перебрал
все вещицы, которыми был завален письменный стол.
— Ну-с, Оскар Филипыч, расскажите, что вы думаете о
самом Привалове? — спрашивал Половодов,
весь покрасневший от выпитого вина.
—
Все это в пределах возможности; может быть, я и
сам набрел бы на дядюшкину идею объявить этого сумасшедшего наследника несостоятельным должником, но вот теория удержания Привалова в Узле — это, я вам скажу, гениальнейшая мысль.
За чайным столом скоро собралась
вся семья. Надежда Васильевна показалась сегодня Привалову особенно веселой. Она рассказывала о своей поездке в Шатровский завод, о том, как Костя ждет Привалова, и т. д. Виктор Васильич и Верочка по обыкновению дурачились, несмотря на
самые строгие взгляды Марьи Степановны.
— А ведь я думал, что вы уже были у Ляховского, — говорил Половодов на дороге к передней. — Помилуйте, сколько времени прошло, а вы
все не едете. Хотел сегодня
сам ехать к вам.
Привалов пробормотал что-то в ответ, а
сам с удивлением рассматривал мизерную фигурку знаменитого узловского магната. Тот Ляховский, которого представлял себе Привалов, куда-то исчез, а настоящий Ляховский превосходил
все, что можно было ожидать, принимая во внимание
все рассказы о необыкновенной скупости Ляховского и его странностях. Есть люди, один вид которых разбивает вдребезги заочно составленное о них мнение, — Ляховский принадлежал к этому разряду людей, и не в свою пользу.
Как искусный дипломат, он начал с
самых слабых мест и сейчас же затушевал их целым лесом цифровых данных; были тут целые столбцы цифр, средние выводы за трехлетия и пятилетия, сравнительные итоги приходов и расходов, цифровые аналогии, сметы, соображения, проекты; цифры так и сыпались, точно Ляховский задался специальной целью наполнить ими
всю комнату.
Привалову больше не казались странными ни кабинет Ляховского, ни
сам он, ни его смешные выходки, — он как-то сразу освоился со
всем этим.
А у ташкентского офицера семь дочерей, и
все спали в этом
самом номере.