— Об этом мы еще поговорим после, Сергей Александрыч, а теперь я должен вас оставить… У меня дело в суде, — проговорил Веревкин, вынимая золотые часы. — Через час я должен сказать речь в защиту одного субъекта, который убил троих. Извините, как-нибудь
в другой раз… Да вот что: как-нибудь на днях загляните в мою конуру, там и покалякаем. Эй, Виктор, вставай, братику!
— Я не говорю: сейчас, завтра… — продолжал он тем же шепотом. — Но я всегда скажу тебе только то, что Привалов любил тебя раньше и любит теперь… Может быть, из-за тебя он и наделал много лишних глупостей!
В другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть и уважать второго мужа… Деточка, ничего не отвечай мне сейчас, а только скажи, что подумаешь, о чем я тебе говорил сейчас. Если хочешь, я буду тебя просить на коленях…
Неточные совпадения
— Это твоей бабушки сарафан-то, — объяснила Марья Степановна. — Павел Михайлыч, когда
в Москву ездил, так привез материю… Нынче уж нет таких материй, — с тяжелым вздохом прибавила старушка, расправляя рукой складку на сарафане. — Нынче ваши дамы сошьют платье, два
раза наденут — и подавай новое. Материи
другие пошли, и люди не такие, как прежде.
«Нужно работать и работать», — думал Привалов, разбирая свои бумаги; даже эти мертвые белые листы казались ему совсем
другими, точно он их видел
в первый
раз.
Но и этот, несомненно, очень ловкий modus vivendi [образ жизни (фр.).] мог иметь свой естественный и скорый конец, если бы Агриппина Филипьевна, с одной стороны, не выдала своей старшей дочери за директора узловско-моховского банка Половодова, а с
другой — если бы ее первенец как
раз к этому времени не сделался одним из лучших адвокатов
в Узле.
В половодовском кабинете велась долгая интимная беседа, причем оба собеседника остались, кажется, особенно довольны
друг другом, и несколько
раз,
в порыве восторга, принимались жать
друг другу руки.
Раз, когда Привалов тихо разговаривал с Верочкой
в синей гостиной, издали послышались тяжелые шаги Василия Назарыча. Девушка смутилась и вся вспыхнула, не зная, что ей делать. Привалов тоже почувствовал себя не особенно приятно, но всех выручила Марья Степановна, которая как
раз вошла
в гостиную с
другой стороны и встретила входившего Василия Назарыча. Старик, заметив Привалова, как-то немного растерялся, а потом с улыбкой проговорил...
Когда плетенка, покачиваясь на своих гибких рябиновых дрогах, бойко покатилась по извилистому проселку, мимо бесконечных полей, Привалов
в первый
раз еще испытывал то блаженное чувство покоя, какому завидовал
в других.
Всех довольнее предстоящей свадьбой, конечно, была Хиония Алексеевна. Она по нескольку
раз в день принималась плакать от радости и всех уверяла, что давно не только все предвидела, но даже предчувствовала. Ведь Сергей Александрыч такой прекрасный молодой человек и такой богатый, а Зося такая удивительная красавица — одним словом, не оставалось никакого сомнения, что эти молодые люди предусмотрительной природой специально были созданы
друг для
друга.
На
другой день после своего разговора с Бахаревым Привалов решился откровенно обо всем переговорить с Ляховским.
Раз, он был опекуном, а второе, он был отец Зоси; кому же было ближе знать даже самое скверное настоящее. Когда Привалов вошел
в кабинет Ляховского, он сидел за работой на своем обычном месте и даже не поднял головы.
В качестве свидетелей фигурировали все свои люди, и
в числе
других братья Приваловы, которые еще
раз привлекли на себя общее внимание.
Проходя в первый раз мимо отделения Вронского, он заметил, что окно было задернуто. Но проходя
в другой раз, он увидал у окна старую графиню. Она подозвала к себе Кознышева.
Потом пили какой-то бальзам, носивший такое имя, которое даже трудно было припомнить, да и сам хозяин
в другой раз назвал его уже другим именем.
Неточные совпадения
Одно плохо: иной
раз славно наешься, а
в другой чуть не лопнешь с голоду, как теперь, например.
Хлестаков. Это правда. Я, признаюсь, сам люблю иногда заумствоваться: иной
раз прозой, а
в другой и стишки выкинутся.
Бросились они все
разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на
другом краю болотины, прямо перед ними, сидит сам князь — да глупый-преглупый! Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
Начались драки, бесчинства и увечья; ходили
друг против дружки и
в одиночку и стена на стену, и всего больше страдал от этой ненависти город, который очутился как
раз посередке между враждующими лагерями.
На первый
раз разговор не имел
других последствий, но мысль о поросячьих духах глубоко запала
в душу предводителя.