— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский — тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон какая история.
Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
Второй жизни у меня не будет, и мой капитал пойдет прахом, все равно,
кому бы он ни достался: Косте, Виктору, Веревкину или Марье Степановне.
Неточные совпадения
Чему учили в этом пансионе и
кто учил — едва ли ответила
бы на это и сама Хиония Алексеевна.
— Я один, один… — стонал Василий Назарыч, закидывая голову на спинку кресла. — Не на
кого положиться… Ох, хоть
бы умереть скорее!.. Нищета, позор… О, боже мой!!!
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел
бы я, да и не думал, как добыть деньги, если
бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели
кто разорился,
кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело
бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
— И тщеславие… Я не скрываю. Но знаете,
кто сознает за собой известные недостатки, тот стоит на полдороге к исправлению. Если
бы была такая рука, которая… Ах да, я очень тщеславна! Я преклоняюсь пред силой, я боготворю ее. Сила всегда оригинальна, она дает себя чувствовать во всем. Я желала
бы быть рабой именно такой силы, которая выходит из ряду вон, которая не нуждается вот в этой мишуре, — Зося обвела глазами свой костюм и обстановку комнаты, — ведь такая сила наполнит целую жизнь… она даст счастье.
— Нельзя, голубчик, нельзя… Теперь вон у Бахаревых какое горе из-за моей Кати. А была
бы жива, может, еще
кому прибавила
бы и не такую печаль. Виктор Васильич куда теперь? Ох-хо-хо. Разве этот вот Веревкин выправит его — не выправит… Марья Степановна и глазыньки все выплакала из-за деток-то! У меня одна была Катя — одно и горе мое, а погорюй-ка с каждым-то детищем…
Больной неистовствовал и бесновался, так что его приходилось даже связывать, иначе он разбил
бы себе голову или убил первого,
кто подвернулся под руку.
— Скажу тебе прямо, Надя… Прости старика за откровенность и за то, что он суется не в свои дела. Да ведь ты-то моя,
кому же и позаботиться о дочери, как не отцу?.. Ты вот растишь теперь свою дочь и пойми, чего
бы ты ни сделала, чтобы видеть ее счастливой.
И минуты две думал он, кинуть ли его на расхищенье волкам-сыромахам или пощадить в нем рыцарскую доблесть, которую храбрый должен уважать в
ком бы то ни было. Как видит, скачет к нему на коне Голокопытенко:
— Ну, слушай: я к тебе пришел, потому что, кроме тебя, никого не знаю,
кто бы помог… начать… потому что ты всех их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу, что ничего мне не надо, слышишь, совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьте меня в покое!
Неточные совпадения
Как
бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не знают, что такое значит «прикажете принять».
Чудно все завелось теперь на свете: хоть
бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как его узнаешь,
кто он?
Городничий. Это
бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А
кто, скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А
кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!» Вот что худо!
Городничий. Жаловаться? А
кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог
бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от
кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым
бы и на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?