Неточные совпадения
—
Как случится, Марья Степановна. Вот буду жить в Узле,
тогда постараюсь обедать в двенадцать.
— Вот так Хина!.. Отлично устроила все, право. А помнишь, Nicolas,
как Ломтев в этих комнатах
тогда обчистил вместе с Иваном Яковличем этих золотопромышленников?.. Ха-ха… В чем мать родила пустили сердечных. Да-с…
Воображаю,
как бы все начали
тогда ухаживать за мной…
— Если бы я отдал землю башкирам,
тогда чем бы заплатил мастеровым, которые работали на заводах полтораста лет?.. Земля башкирская, а заводы созданы крепостным трудом. Чтобы не обидеть тех и других, я должен отлично поставить заводы и
тогда постепенно расплачиваться с своими историческими кредиторами. В
какой форме устроится все это — я еще теперь не могу вам сказать, но только скажу одно, — именно, что ни одной копейки не возьму лично себе…
—
Как хотите, Сергей Александрыч. Впрочем, мы успеем вдоволь натолковаться об опеке у Ляховского. Ну-с,
как вы нашли Василья Назарыча? Очень умный старик. Я его глубоко уважаю, хотя
тогда по этой опеке у нас вышло маленькое недоразумение, и он, кажется, считает меня причиной своего удаления из числа опекунов. Надеюсь, что, когда вы хорошенько познакомитесь с ходом дела, вы разубедите упрямого старика. Мне самому это сделать было неловко… Знаете, как-то неудобно навязываться с своими объяснениями.
— Очень хорошо, очень хорошо, — невозмутимо продолжал дядюшка. — Прежде всего, конечно, важно выяснить взаимные отношения, чтобы после не было ненужных недоразумений. Да, это очень важно. Ваша откровенность делает вам честь… А если я вам, Александр Павлыч, шаг за шагом расскажу,
как мы сначала устраним от дел Ляховского, затем поставим вас во главе всего предприятия и, наконец, дадим этому Привалову
как раз столько, сколько захотим, —
тогда вы мне поверите?
— Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства. Таким образом, дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас самое главное неудобство заключается в том, что вас, опекунов, двое, и из этого никогда ничего не выйдет. Стоит отыскаться Титу Привалову, который
как совершеннолетний имеет право выбирать себе опекуна сам, и
тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете все разом…
— О, это прекрасно, очень прекрасно, и, пожалуйста, обратите на это особенное внимание…
Как все великие открытия, все дело очень просто, просто даже до смешного: старший Привалов выдает на крупную сумму векселей, а затем объявляет себя несостоятельным. Опекунов побоку, назначается конкурс, а главным доверенным от конкурса являетесь вы…
Тогда все наследники делаются пешками, и во всем вы будете зависеть от одной дворянской опеки.
— Я так и думала: до Ляховского ли. Легкое ли место,
как отец-то наш
тогда принял тебя… Горяч он стал больно: то ли это от болезни его, или годы уж такие подходят… не разберу ничего.
Посреди двора на длинной веревке описывал правильные круги великолепный текинский иноходец светло-желтой масти. Илья занимал центр двора. Его монументальные руки,
какие можно встретить только на памятниках разных исторических героев, были теперь открыты выше локтей, чтобы удобнее держать в руках корду; лошадь иногда забирала веревку и старалась сдвинуть Илью с места, но он только приседал, и
тогда сорвать его с места было так же трудно,
как тумбу.
— Мне Верета больше нравится; знаете, в ней есть что-то такое нетронутое,
как переход от вчерашней девочки к завтрашней барышне.
Тогда пиши пропало все, потому что начнется это жеманство да кривлянье. Пойдемте в гостиную, — прибавил он, подхватывая Привалова, по своей привычке, под руку.
Марья Степановна именно того и ждала, чтобы Привалов открылся ей,
как на духу.
Тогда она все извинила бы ему и все простила, но теперь другое дело: он, очевидно, что-то скрывает от нее, значит, у него совесть не чиста.
— Видишь, Надя,
какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не думал,
как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят,
тогда придется обратиться к Ляховскому.
— Ах, я, право, совсем не интересуюсь этим Приваловым, — отозвалась Хиония Алексеевна. — Не рада, что согласилась
тогда взять его к себе на квартиру. Все это Марья Степановна… Сами знаете,
какой у меня характер: никак не могу отказать, когда меня о чем-нибудь просят…
— А, черрт… Брось ты свою мельницу, — лепетал пьяный инженер, хватая Привалова за рукав. — Ей-богу, брось… Ну ее к нелегкому!.. А мы тебя лучше женим… Господа, давайте женим Сергея Александрыча;
тогда все пойдет
как по маслу.
Как тогда у него дрогнуло сердце, когда он увидел побледневшее от страха детское личико и жалко цеплявшиеся за землю ручонки…
— О, дурак, дурак… дурак!.. — стонал Половодов, бродя,
как волк, под окнами приваловского дома. — Если бы двумя часами раньше получить телеграмму,
тогда можно было расстроить эту дурацкую свадьбу, которую я сам создавал своими собственными руками. О, дурак, дурак, дурак!..
—
Как у всякой замужней женщины, у Софьи Игнатьевны могут быть дети,
тогда…
— А Пуцилло-Маляхинский?.. Поверьте, что я не умру, пока не сломлю его. Я систематически доконаю его, я буду следить по его пятам,
как тень… Когда эта компания распадется,
тогда, пожалуй, я не отвечаю за себя: мне будет нечего больше делать,
как только протянуть ноги. Я это замечал: больной человек, измученный, кажется, места в нем живого нет, а все скрипит да еще работает за десятерых, воз везет. А
как отняли у него дело — и свалился,
как сгнивший столб.
— Позвольте; помните ли вы,
как Веревкин начинал процесс против опеки?.. Он
тогда меня совсем одолел… Ведь умная бестия и
какое нахальство! Готов вас за горло схватить. Вот Половодов и воспользовался именно этим моментом и совсем сбил меня с толку. Просто запугал,
как мальчишку… Ах, я дурак, дурак! Видите ли, приезжал сюда один немец, Шпигель… Может быть, вы его видели? Он еще родственником как-то приходится Веревкину…
Как его, позвольте, позвольте, звали?.. Карл… Фридрих…
— А знаете,
какой совет она мне дала на прощанье? «Вы, говорит, теперь отдохните немного и дайте отдохнуть другим. Через год конкурс должен представить отчет в опеку,
тогда вы их и накроете… Наверно, хватят большой куш с радости!» Каково сказано!.. Ха-ха… Такая политика в этой бабенке — уму помраченье! Недаром миллионными делами орудует.
— Ведь Надежда-то Васильевна была у меня, — рассказывала Павла Ивановна, вытирая слезы. —
Как же, не забыла старухи…
Как тогда услыхала о моей-то Кате, так сейчас ко мне пришла. Из себя-то постарше выглядит, а такая красивая девушка… ну, по-вашему, дама. Я еще полюбовалась ею и даже сказала, а она
как покраснеет вся. Об отце-то тоскует, говорит… Спрашивает,
как и что у них в дому… Ну, я все и рассказала. Про тебя тоже спрашивала,
как живешь, да я ничего не сказала: сама не знаю.
Неточные совпадения
Хлестаков. А, да я уж вас видел. Вы, кажется,
тогда упали? Что,
как ваш нос?
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И
как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и потом, когда рассказывал,
как играл в вист с посланниками, и
тогда посмотрел на меня.
Как только имел я удовольствие выйти от вас после того,
как вы изволили смутиться полученным письмом, да-с, — так я
тогда же забежал… уж, пожалуйста, не перебивайте, Петр Иванович!
Хлестаков. Ну, нет, вы напрасно, однако же… Все зависит от той стороны, с которой кто смотрит на вещь. Если, например, забастуешь
тогда,
как нужно гнуть от трех углов… ну,
тогда конечно… Нет, не говорите, иногда очень заманчиво поиграть.
— У нас забота есть. // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды. // Ты дай нам слово крепкое // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По правде и по разуму, //
Как должно отвечать, //
Тогда свою заботушку // Поведаем тебе…