Неточные совпадения
Заплатин был рассудительный человек и сразу сообразил, что дело не в репутации, а в
том, что сто восемьдесят рублей его жалованья
сами по себе ничего не обещают в будущем, а плюс три тысячи представляют нечто очень существенное.
Верочка нехотя вышла из комнаты. Ей до смерти хотелось послушать, что будет рассказывать Хиония Алексеевна. Ведь она всегда привозит с собой целую кучу рассказов и новостей, а тут еще
сама сказала, что ей «очень и очень нужно видеть Марью Степановну». «Этакая мамаша!» — думала девушка, надувая и без
того пухлые губки.
Девушка знаками объяснила глухонемой, что над ней пошутили и что никакого жениха нет и не будет. Досифея недоверчиво покачала головой и объяснила знаками, что это ей сказала «
сама»,
то есть Марья Степановна.
Привалова поразило больше всего
то, что в этом кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него. Все было так же скромно и просто, и стояла все
та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все: и кабинет, и старик, и даже
самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Именно такою представлял себе Привалов
ту обстановку, в которой задумывались стариком Бахаревым его
самые смелые предприятия и вершились дела на сотни тысяч рублей.
Даже
самый воздух остался здесь все
тем же — теплым и душистым, насквозь пропитанным ароматом домовитой старины.
Вот в этой
самой столовой происходили
те особенные обеды, которые походили на таинство.
Зато эта почтенная дама постаралась вознаградить себя мимикой, причем несколько раз
самым многознаменательным образом указывала глазами Марье Степановне
то на Привалова,
то на Надежду Васильевну, тяжело вздыхала и скромно опускала глаза.
Дело кончилось
тем, что Верочка, вся красная, как пион, наклонилась над
самой тарелкой; кажется, еще одна капелька, и девушка раскатилась бы таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского дома не слыхали со дня своего основания.
Верочку спасло только
то, что в
самый критический момент все поднялись из-за стола, и она могла незаметно убежать из столовой.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня? А между
тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам в дом, шепчет мне глупости, выворачивает глаза
то на меня,
то на Привалова. И положение Привалова было
самое глупое, и мое тоже не лучше.
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем
самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю
тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
Это была полная чаша во вкусе
того доброго старого времени, когда произвол, насилия и все темные силы крепостничества уживались рядом с
самыми светлыми проявлениями человеческой души и мысли.
Рождение внука было для старика Гуляева торжеством его идеи. Он
сам помолодел и пестовал маленького Сережу, как
того сына, которого не мог дождаться.
Несмотря на свою близость к старику Гуляеву, а также и на
то, что в течение многих лет он вел все его громадные дела, Бахарев
сам по себе ничего не имел, кроме знания приискового дела и несокрушимой энергии.
И в
то же время в
том же
самом доме в тайных молельнях совершалась постоянная раскольничья служба.
Воспитанная в
самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как жена и мать не могла помириться с
теми оргиями, которые совершались в ее собственном доме, почти у нее на глазах.
Что касается двух других наследников,
то Стеша, когда Сашка пошел под суд, увезла их с собой в Москву, где и занялась
сама их воспитанием.
Наследство Привалова в эти несколько дней выросло до ста миллионов, и, кроме
того, ходили
самые упорные слухи о каких-то зарытых сокровищах, которые остались после старика Гуляева.
Когда на сцену выступил
сам Сергей Привалов, естественно, что общее внимание прежде всего обратилось к
тому неизвестному, откуда он появился.
Таким образом сделалось всем известно, что Привалов провел в Петербурге очень бурную молодость в среде jeunesse doree
самой высшей пробы; подробно описывали наружность его любовниц с стереотипными французскими кличками,
те подарки, которые они в разное время получали от Привалова в форме букетов из сторублевых ассигнаций, баснословной величины брильянтов, целых отелей, убранных с княжеской роскошью.
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в
самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу,
то не для своей пользы, а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
Он как-то сразу полюбил свои три комнатки и с особенным удовольствием раскрыл дорожный сундук, в котором у него лежали
самые дорогие вещи,
то есть портрет матери, писанный масляными красками, книги и деловые бумаги.
Со стороны даже было противно смотреть, как она нарочно старалась держаться в стороне от Привалова, чтобы разыграть из себя театральную ingenue, а
сама то ботинок покажет Привалову из-под платья,
то глазами примется работать, как последняя горничная.
Эти разговоры с дочерью оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но он старался ее заглушить в себе
то шуткой,
то усиленными занятиями.
Сама Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому что ее голова была занята другим. Ей хотелось поскорее уехать в Шатровские заводы, к брату. Там она чувствовала себя как-то необыкновенно легко. Надежде Васильевне особенно хотелось уехать именно теперь, чтобы избавиться от своего неловкого положения невесты.
Она была там и
сама читала за раздвижным аналоем канон богородице; в уголке ютились какие-то старухи в темных платках, повязанных по-раскольничьи,
то есть по спине были распушены два конца, как это делают татарки.
Чай прошел
самым веселым образом. Старинные пузатенькие чашки, сахарница в виде барашка с обломленным рогом, высокий надутый чайник саксонского фарфора, граненый низкий стакан с плоским дном — все дышало почтенной древностью и смотрело необыкновенно добродушно. Верочка болтала, как птичка, дразнила кота и кончила
тем, что подавилась сухарем. Это маленькое происшествие немного встревожило Павлу Ивановну, и она проговорила, покачивая седой головой...
В
самых глупостях, которые говорил Nicolas Веревкин с совершенно серьезным лицом, было что-то особенное: скажи
то же
самое другой, — было бы смешно и глупо, а у Nicolas Веревкина все сходило с рук за чистую монету.
— Черт возьми… из
самых недр пансиона вынырнул…
то есть был извлечен оттуда… А там славная штучка у Хины запрятана… Глаза — масло с икрой… а кулаки у этого неземного создания!.. Я только хотел заняться географией, а она меня как хватит кулаком…
Привалов вдруг покраснел. Слова пьяного Бахарева
самым неприятным образом подействовали на него, — не потому, что выставляли в известном свете Марью Степановну, а потому, что имя дорогой ему девушки повторялось именно при Веревкине.
Тот мог подумать черт знает что…
— Что касается меня,
то мне решительно все равно, что ни болтали бы, но ведь здесь является имя девушки; наконец,
сама Марья Степановна может показаться в таком свете…
Он поклонялся в ней
тому, что было
самого лучшего в женщине.
Марья Степановна точно не желала замечать настроения своего гостя и говорила о
самых невинных пустяках, не обращая внимания на
то, что Привалов отвечал ей совсем невпопад.
Эти две дамы теперь находились в положении
тех опытных полководцев, которые накануне битвы делают ряд
самых секретных совещаний.
Дома он почти не жил, потому что вел
самую цыганскую жизнь, посещая ярмарки, клубы, игорные притоны и
тому подобные злачные места.
От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, — все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так, что рекомендовала
сама себя с
самой лучшей стороны и еще служила в
то же время необходимым фоном, объяснением и дополнением других вещей.
Привалов ожидал обещанного разговора о своем деле и
той «таинственной нити», на которую намекал Веревкин в свой первый визит, но вместо разговора о нити Веревкин схватил теперь Привалова под руку и потащил уже в знакомую нам гостиную. Агриппина Филипьевна встретила Привалова с аристократической простотой, как владетельная герцогиня, и с первых же слов подарила полдюжиной
самых любезных улыбок, какие только сохранились в ее репертуаре.
Дядюшка Оскар Филипыч принадлежал к
тому типу молодящихся старичков, которые постоянно улыбаются
самым сладким образом, ходят маленькими шажками, в качестве старых холостяков любят дамское общество и непременно имеют какую-нибудь странность: один боится мышей, другой не выносит каких-нибудь духов, третий целую жизнь подбирает коллекцию тросточек разных исторических эпох и т. д.
Когда дверь затворилась за Приваловым и Nicolas, в гостиной Агриппины Филипьевны несколько секунд стояло гробовое молчание. Все думали об одном и
том же — о приваловских миллионах, которые сейчас вот были здесь, сидели вот на этом
самом кресле, пили кофе из этого стакана, и теперь ничего не осталось… Дядюшка, вытянув шею, внимательно осмотрел кресло, на котором сидел Привалов, и даже пощупал сиденье, точно на нем могли остаться следы приваловских миллионов.
— Это даже из арифметики очень хорошо известно, — комментировал эту пословицу Веревкин, вылезая при помощи слуги
самой внушительной наружности из своего балахона. — Ибо сто рублей не велики деньги, а у сотни друзей по четвертной занять — и
то не малая прибыль.
— Ах, секрет
самый простой: не быть скучным, — весело отвечал Половодов. — Когда мы с вами будем у Ляховского, Сергей Александрыч, — прибавил он, — я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной… Очень милая девушка! А так как она вдобавок еще очень умна,
то наши дамы ненавидят ее и, кажется, только в этом и согласны между собой.
У Половодова захватывало дух при одной мысли, что он мог сделаться полновластным и единоличным хозяином в приваловской опеке,
тем более что
сам Привалов совершенно безопасный человек.
— Из любопытства, Александр Павлыч, из любопытства. Таким образом, дворянская опека всегда будет в наших руках, и она нам пригодится… Дальше. Теперь для вас
самое главное неудобство заключается в
том, что вас, опекунов, двое, и из этого никогда ничего не выйдет. Стоит отыскаться Титу Привалову, который как совершеннолетний имеет право выбирать себе опекуна
сам, и тогда положение ваше и Ляховского сильно пошатнется: вы потеряете все разом…
— Позвольте… Главное заключается в
том, что не нужно терять дорогого времени, а потом действовать зараз и здесь и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт, и все пойдет как по нотам… Если бы Сергей Привалов захотел, он давно освободился бы от опеки с обязательством выплатить государственный долг по заводам в известное число лет. Но он этого не захотел
сам…
За чайным столом скоро собралась вся семья. Надежда Васильевна показалась сегодня Привалову особенно веселой. Она рассказывала о своей поездке в Шатровский завод, о
том, как Костя ждет Привалова, и т. д. Виктор Васильич и Верочка по обыкновению дурачились, несмотря на
самые строгие взгляды Марьи Степановны.
А
самое скверное
то, что мы этой фальшью покупаем себе полное спокойствие совести.
— Как вам сказать: и верю и не верю… Пустяки в нашей жизни играют слишком большую роль, и против них иногда мы решительно бессильны. Они опутывают нас по рукам и по ногам, приносят массу
самых тяжелых огорчений и служат неиссякаемым источником других пустяков и мелочей. Вы сравните:
самый страшный враг —
тот, который подавляет нас не единичной силой, а количеством. В тайге охотник бьет медведей десятками, — и часто делается жертвой комаров. Я не отстаиваю моей мысли, я только высказываю мое личное мнение.
Девушка задумалась. Она
сама много раз думала о
том, что сейчас высказал Привалов, и в ее молодой душе проснулся какой-то смутный страх перед необъятностью житейских пустяков.
Несмотря на
то, что на дворе стояло лето, почерневшие и запыленные зимние рамы не были выставлены из окон, и
сам хозяин сидел в старом ваточном пальто.
Привалов пробормотал что-то в ответ, а
сам с удивлением рассматривал мизерную фигурку знаменитого узловского магната.
Тот Ляховский, которого представлял себе Привалов, куда-то исчез, а настоящий Ляховский превосходил все, что можно было ожидать, принимая во внимание все рассказы о необыкновенной скупости Ляховского и его странностях. Есть люди, один вид которых разбивает вдребезги заочно составленное о них мнение, — Ляховский принадлежал к этому разряду людей, и не в свою пользу.