Неточные совпадения
—
Ты и скажи своим пристанским, что волю никто не спрячет и в свое время объявят, как и в других местах.
Вот приедет главный управляющий Лука Назарыч, приедет исправник и объявят… В Мурмосе уж все было и у нас будет, а брат Мосей врет, чтобы его больше водкой поили. Волю объявят, а как и что будет — никто сейчас не знает. Приказчикам обманывать народ тоже не из чего: сами крепостные.
— Иван Семеныч, брось
ты свою соску ради истинного Христа… Мутит и без
тебя.
Вот садись тут, а то бродишь перед глазами, как маятник.
— Мы свою хорошую закуску привезли, француз… да.
Вот Иван Семеныч
тебе скажет, а
ты сейчас пошли за попом… Ох, грехи наши тяжкие!..
— А, это
ты! — обрадовался Петр Елисеич, когда на обратном пути с фабрики из ночной мглы выступила фигура брата Егора. —
Вот что, Егор, поспевай сегодня же ночью домой на Самосадку и объяви всем пристанским, что завтра будут читать манифест о воле. Я уж хотел нарочного посылать… Так и скажи, что исправник приехал.
— Да так… Денег, говорят, у
тебя очень много, Самойло Евтихыч, так
вот и любопытно поглядеть на богатого человека.
Нюрочка все смотрела на светлые пуговицы исправника, на трясущуюся голову дьячка Евгеньича с двумя смешными косичками, вылезавшими из-под засаленного ворота старого нанкового подрясника, на молившийся со слезами на глазах народ и казачьи нагайки.
Вот о. Сергей начал читать прерывавшимся голосом евангелие о трехдневном Лазаре, потом дьячок Евгеньич уныло запел: «
Тебе бога хвалим…» Потом все затихло.
— А
ты неладно, Дорох… нет, неладно! Теперь надо так говорить, этово-тово, што всякой о своей голове промышляй… верно. За барином жили — барин промышлял, а теперь сам доходи…
Вот оно куда пошло!.. Теперь
вот у меня пять сынов — пять забот.
—
Вот они, эти хохлы, какие: батьков в грош не ставят, а?..
Ты, Дорох, как полагаешь, порядок это али нет?
— Верно… Это
ты верно, Деян, этово-тово, — соглашался Тит Горбатый. — Надо порядок в дому, чтобы острастка… Не надо баловать парней. Это
ты верно, Деян… Слабый народ — хохлы, у них никаких порядков в дому не полагается, а, значит, родители совсем ни в грош.
Вот Дорох с Терешкой же и разговаривает, этово-тово, заместо того, штобы взять орясину да Терешку орясиной.
— Нашли тоже и время прийти… — ворчала та, стараясь не смотреть на Окулка. — Народу полный кабак, а они лезут…
Ты, Окулко, одурел совсем… Возьму
вот, да всех в шею!.. Какой народ-то, поди уж к исправнику побежали.
— Тошно мне, Дунюшка… — тихо ответил Окулко и так хорошо посмотрел на целовальничиху, что у ней точно что порвалось. — Стосковался я об
тебе,
вот и пришел. Всем радость, а мы, как волки, по лесу бродим… Давай водки!
— Ступай к своему батьке да скажи ему, чтобы по спине
тебя вытянул палкой-то… — смеялся Окулко. —
Вот Морока возьмем, ежели пойдет, потому как он промыслит и для себя и для нас. Так я говорю, Морок?
—
Вот что, Никитич, родимый мой, скажу я
тебе одно словечко, — перебил мальчика Самоварник. — Смотрю я на фабрику нашу, родимый мой, и раскидываю своим умом так: кто теперь Устюжанинову робить на ней будет, а? Тоже
вот и медный рудник взять: вся Пеньковка расползется, как тараканы из лукошка.
—
Ты его в ухо засвети, дядя! — посоветовал Тишка. —
Вот так галуха, братцы…
— Хорошенько его, — поощрял Деян Поперешный, который жил напротив и теперь высунул голову в окошко. — От рук ребята отбиваются, глядя на хохлов.
Ты его за волосья да по спине…
вот так… Поболтай его хорошенько, дольше не рассохнется.
— Убирайся, потатчица, — закричала на нее в окошко Палагея. — Вишь выискалась какая добрая…
Вот я еще, Макарка, прибавлю
тебе, иди-ка в избу-то.
— Как
ты сказал: в гости?..
Вот я ужо слезу с печки-то да Титу и пожалуюсь… Он вам таких гостинцев насыплет, пострелы.
— Ну, дело дрянь, Илюшка, — строго проговорил Груздев. — Надо будет
тебя и в сам-деле поучить, а матери где же с
тобой справиться?..
Вот что скажу я
тебе, Дуня: отдай
ты его мне, Илюшку, а я из него шелкового сделаю. У меня, брат, разговоры короткие.
—
Вот ужо я
тебе задам, — ворчал он, засовывая себе за спину дорожную кожаную подушку.
—
Вот что, Матвей, — заговорил Мухин, останавливая обережного, —
ты сходи за братом Егором…
— Ах, Нюрочка, Нюрочка, кто это
тебя по бабьи-то чешет?.. — ворчала Таисья, переплетая волосы в одну косу. — У деушки одна коса бывает.
Вот так!.. Не верти головкой, а то баушка рассердится…
— А, так
ты вот как с матерью-то разговариваешь!.. — застонала старуха, отталкивая сына. — Не надо, не надо… не ходи… Не хочешь матери покориться, басурман.
— А зачем от старой веры отшатился? Зачем с бритоусами да табашниками водишься?..
Вот бог-то и нашел
тебя и еще найдет.
—
Вот для нее, для Аннушки, прощаю
тебя, Петр Елисеич… У ней еще безгрешная, ангельская душенька…
— Как же, помним
тебя, соколик, — шамкали старики. — Тоже, поди, наш самосадский. Еще когда ползунком был, так на улице с нашими ребятами играл, а потом в учебу ушел. Конечно, кому до чего господь разум откроет… Мать-то пытала реветь да убиваться, как по покойнике отчитывала, а
вот на старости господь привел старухе радость.
— Так-то
вот, родимый мой Петр Елисеич, — заговорил Мосей, подсаживаясь к брату. — Надо мне
тебя было видеть, да все доступа не выходило. Есть у меня до
тебя одно словечко… Уж
ты не взыщи на нашей темноте, потому как мы народ, пряменько сказать, от пня.
— Да дело не маленькое, родимый мой…
Вот прошла теперь везде воля, значит, всем хрестьянам, а как насчет земляного положенья?
Тебе это ближе знать…
—
Ты все про других рассказываешь, родимый мой, — приставал Мосей, разглаживая свою бороду корявою, обожженною рукой. — А нам до себя… Мы
тебя своим считаем, самосадским, так, значит, уж
ты все обскажи нам, чтобы без сумления.
Вот и старички послушают… Там заводы как хотят, а наша Самосадка допрежь заводов стояла. Прапрадеды жили на Каменке, когда о заводах и слыхом было не слыхать… Наше дело совсем особенное. Родимый мой,
ты уж для нас-то постарайся, чтобы воля вышла нам правильная…
—
Вот что, Мосей, — заговорил Петр Елисеич решительным тоном, — если
ты хочешь потолковать, так заходи ко мне, а сейчас мне некогда…
— Ах, я про
тебя и забыл, крошка… — спохватился Петр Елисеич. —
Ты ступай к Самойлу Евтихычу, а я
вот со старичками здесь потолкую…
— Ну, не буду, не буду!.. Конечно, строгость необходима, особенно с детьми…
Вот у
тебя дочь, у меня сын, а еще кто знает, чем они утешат родителей-то на старости лет.
— Темнота наша, — заметил Груздев и широко вздохнул. — А
вот и Нюрочка!.. Ну, иди сюда, кралечка, садись
вот рядом со мной, а я
тебя буду угощать…
— Обнес
ты меня напраслиной, милостивец, — кротко ответил смиренный Кирилл. — Действительно, возымел желание посетить богоспасаемые веси, премногими мужи и жены изобилующие…
Вот сестра Таисья на перепутье задержала, разговора некоего для.
— Перестань
ты морочить-то, а говори по-людски! — оборвал его Груздев и, указав на него Мухину, прибавил: —
Вот этакие смиренные иноки разъезжают теперь по заводам и смутьянят…
— Теперь, этово-тово, ежели рассудить, какая здесь земля, старички? — говорил Тит. — Тут
тебе покос, а тут гора… камень… Только
вот по реке сколько местов угодных и найдется. Дальше — народу больше, а, этово-тово, в земле будет умаление. Это я насчет покосу, старички…
— То-то
вот, старички… А оно, этово-тово, нужно
тебе хлеб, сейчас ступай на базар и купляй. Ведь барин-то теперь шабаш, чтобы, этово-тово, из магазину хлеб выдавать… Пуд муки аржаной купил, полтины и нет в кармане, а ее еще добыть надо. Другое прочее — крупы, говядину, все купляй. Шерсть купляй, бабам лен купляй, овчину купляй, да еще бабы ситцу поганого просят… так я говорю?
— Щось таке, сват?.. Мовчу так мовчу…
Вот о жинках
ты сказал, а жинки наперед нас свой хлеб продумали.
—
Вот, мамынька,
ты все жалилась да меня корила…
— Ну,
вот и слава богу, мужик нашелся, — радовалась она. — А
ты, Наташка, совсем затощала, лица на
тебе нет… Ай да Окулко! Тоже и придумал ловко.
— Так
вот мы и пришли, батюшко, к
тебе посоветовать.
— Так
вот мы и пришли, этово-тово, — повторял Тит. — Чего
ты уж нам окажешь, Петр Елисеич?
— А
вот за гордость
тебя господь и наказал: красотою своей гордилась и женихов гоняла… Этот не жених, тот не жених, а красота-то и довела до конца. С никонианином спуталась… […с никонианином спуталась… — С именем московского патриарха Никона (1605–1681) связана реформа официальной церкви — исправление церковных книг по образцу греческих, изменение обрядов и т. д. Не признавшие этой реформы — раскольники — называли православных никонианами.] да еще с женатым… Нет, нет, уходи лучше, Аграфена!
—
Вот што, Аграфена,
ты теперь поди-ка домой, — строго заговорила Таисья, сдерживая свою бабью слабость, — ужо вечерком заверну.
— И то не моего, — согласился инок, застегивая свое полукафтанье. —
Вот што, Таисья, зажился я у
тебя, а люди, чего доброго, еще сплетни сплетут… Нездоровится мне што-то, а то хоть сейчас бы со двора долой. Один грех с вами…
— Знамо дело, убивается, хошь до кого доведись. Только напрасно она, — девичий стыд до порога… Неможется мне что-то, Таисьюшка, кровь во мне остановилась.
Вот што, святая душа, больше водки у
тебя нет? Ну, не надо, не надо…
— Я
тебе говорю: лучше будет… Неровен час, родимый мой, кабы не попритчилось чего, а дома-то оно спокойнее. Да и жена
тебя дожидается… Славная она баба, а
ты вот пируешь. Поезжай, говорю…
—
Вот как ноне честные-то девушки поживают! — орала на всю улицу Марька, счастливая позором своего бывшего любовника. — Вся только слава на нас, а отецкие-то дочери потихоньку обгуливаются… Эй
ты, святая душа, куда побежала?
— Это на фабрике, милушка… Да и брательникам сейчас не до
тебя: жен своих увечат. Совсем озверели… И меня Спирька-то в шею чуть не вытолкал!
Вот управятся с бабами, тогда
тебя бросятся искать по заводу и в первую голову ко мне налетят… Ну, да у меня с ними еще свой разговор будет. Не бойся, Грунюшка… Видывали и не такую страсть!
— Так я
вот что
тебе скажу, родимый мой, — уже шепотом проговорила Таисья Основе, — из огня я выхватила девку, а теперь лиха беда схорониться от брательников… Ночью мы будем на Самосадке, а к утру, к свету, я должна, значит, воротиться сюда, чтобы на меня никакой заметки от брательников не вышло. Так
ты сейчас же этого инока Кирилла вышли на Самосадку: повремени этак часок-другой, да и отправь его…
—
Ты вот что, Аграфенушка… гм…
ты, значит, с Енафой-то поосторожней, особливо насчет еды. Как раз еще окормит чем ни на есть… Она эк-ту уж стравила одну слепую деушку из Мурмоса. Я ее
вот так же на исправу привозил… По-нашему, по-скитскому, слепыми прозываются деушки, которые вроде
тебя. А красивая была… Так в лесу и похоронили сердешную. Наши скитские матери тоже всякие бывают… Чем с
тобою ласковее будет Енафа, тем больше
ты ее опасайся. Змея она подколодная, пряменько сказать…