Неточные совпадения
Разбитная была бабенка, увертливая, как говорил Антип, и успевала управляться одна со всем хозяйством. Горничная Катря
спала в комнате барышни и благодаря этому являлась в кухню часам
к семи, когда и самовар готов, и печка дотапливается, и скатанные хлебы «доходят» в деревянных чашках на полках. Теперь Домнушка ругнула сонулю-хохлушку и принялась за работу одна.
Мещанский король Луи-Филипп ежегодно приглашал первого ученика из Ecole polytechnique
к своему обеду, и таким образом самосадскии кержак, сын жигаля Елески,
попал в Елисейский дворец.
Убедившись, что Нюрочка
спит крепко, Петр Елисеич отправился
к себе в кабинет, где горел огонь и Сидор Карпыч гулял, по обыкновению, из угла в угол.
Через полчаса она вернулась: Терешка
спал в машинной мертвецки пьяный, и Лукерья, заливаясь слезами, от души желала, чтобы завтра исправник хорошенько отодрал его. Старая Ганна слушала сноху и качала головой. Закричавший в задней избе ребенок заставил Лукерью уйти, наконец,
к себе.
Все время расчета Илюшка лежал связанный посреди кабака, как мертвый. Когда Груздев сделал знак, Морок бросился его развязывать, от усердия
к благодетелю у него даже руки дрожали, и узлы он развязывал зубами. Груздев, конечно, отлично знал единственного заводского вора и с улыбкой смотрел на его широчайшую спину. Развязанный Илюшка бросился было стремглав в открытую дверь кабака, но здесь
попал прямо в лапы
к обережному Матюшке Гущину.
Нюрочка, конечно,
спала счастливым детским сном, а Петр Елисеич долго ворочался, прислушиваясь
к праздничному шуму гулявшей пристани и пьяным песням.
— Повертка
к Чистому болоту выпала, — объяснил он, нерешительно подходя
к саням. — Ночью-то, пожалуй, болото и не переехать… которые окна еще не застыли, так в них
попасть можно. Тут сейчас будет старый курень Бастрык, а на нем есть избушка, — в ней, видно, и заночуем. Тоже и лошадь затомилась: троих везет…
За день лошадь совсем отдохнула, и сани бойко полетели обратно,
к могилке о. Спиридона, а от нее свернули на дорогу
к Талому. Небо обложили низкие зимние облака, и опять начал
падать мягкий снежок… Это было на руку беглецам. Скоро показался и Талый, то есть свежие пеньки, кучи куренных дров-долготья, и где-то в чаще мелькнул огонек. Старец Кирилл молча добыл откуда-то мужицкую ушастую шапку и велел Аграфене надеть ее.
— Вот ты и осудил меня, а как в писании сказано: «Ты кто еси судий чуждему рабу: своему господеви стоишь или
падаешь…» Так-то, родимые мои! Осудить-то легко, а того вы не подумали, что
к мирянину приставлен всего один бес,
к попу — семь бесов, а
к чернецу — все четырнадцать. Согрели бы вы меня лучше водочкой, чем непутевые речи заводить про наше иноческое житие.
Раз, когда днем Катря опять ходила с заплаканными глазами, Петр Елисеич, уложив Нюрочку
спать, позвал Домнушку
к себе в кабинет. Нюрочка слышала только, как плотно захлопнулась дверь отцовского кабинета, а потом послышался в нем настоящий крик, — кричал отец и кричала Домнушка. Потом отец уговаривал в чем-то Домнушку, а она все-таки кричала и голосила, как настоящая баба.
Про себя Рачителиха от души жалела Домнушку: тяжело ей, бедной… С полной-то волюшки да прямо в лапы
к этакому темному мужику
попала, а бабенка простая. Из-за простоты своей и мужнино ученье теперь принимает.
Старец Кирилл опять
упал на траву и зарыдал «истошным голосом». Аглаида сидела неподвижно, точно прислушиваясь
к тому, что у ней самой делалось на душе. Ведь и она то же самое думала про себя, что говорил ей сейчас плакавший инок.
— Теперь Парасковья Ивановна
спать, поди, уж легла… — говорил за ужином Ефим Андреич с какою-то детскою наивностью. — А я утром пораньше уеду, чтобы прямо
к самовару подкатить.
Вася был отправлен сейчас же
к матери в Мурмос, а Груздев занялся караваном с своею обычною энергией. Во время сплава он иногда целую неделю «ходил с теми же глазами», то есть совсем не
спал, а теперь ему приходилось наверстывать пропущенное время. Нужно было повернуть дело дня в два. Нанятые для сплава рабочие роптали, ссылаясь на отваливший заводский караван. Задержка у Груздева вышла в одной коломенке, которую при спуске на воду «избочило», — надо было ее поправлять, чтобы получилась правильная осадка.
На этот раз солдат действительно «обыскал работу». В Мурмосе он был у Груздева и нанялся сушить пшеницу из разбитых весной коломенок. Работа началась, как только
спала вода, а
к страде народ и разбежался. Да и много ли народу в глухих деревушках по Каменке? Работали больше самосадчане, а
к страде и те ушли.
С этого разговора песни Наташки полились каждый вечер, а днем она то и дело
попадала Груздеву на глаза. Встретится, глаза опустит и даже покраснеет. Сейчас видно, что очестливая девка, не халда какая-нибудь. Раз вечерком Груздев сказал Артему, чтобы он позвал Наташку
к нему в балаган: надо же ее хоть чаем напоить, а то что девка задарма горло дерет?
— Груня, Грунюшка, опомнись… — шептал Макар, стоя перед ней. — Ворога твоего мы порешили… Иди и объяви начальству, што это я сделал: уйду в каторгу… Легче мне будет!.. Ведь три года я муку-мученическую принимал из-за тебя… душу ты из меня выняла, Груня. А что касаемо Кирилла, так слухи о нем
пали до меня давно, и я еще по весне с Гермогеном тогда на могилку
к отцу Спиридонию выезжал, чтобы его достигнуть.
Нюрочка даже покраснела от этой бабьей болтовни. Она хорошо поняла, о ком говорила Домнушка. И о Васе Груздеве она слышала, бывая у Парасковьи Ивановны. Старушка заметно ревновала ее и при случае, стороной, рассказывала о Васе ужасные вещи. Совсем мальчишка, а уж водку сосет. Отец-то на старости лет совсем сбесился, — ну, и сынок за ним. Видно, яблоко недалеко от яблони
падает. Вася как-то забрался
к Палачу, да вместе целых два дня и пьянствовали. Хорош молодец, нечего сказать!
Обратно Ганна прошла берегом Култыма и
напала на след по мокрой траве, который вел
к ним на покос.
Сергея и несли
к нему свои последние земные заботы, огорчения и
напасти.
На Нюрочку
напало что-то вроде отчаяния, и она даже не вышла
к ужину.
Так они подошли самым мирным образом
к волости. Окулко вошел первым и принялся кого-то расталкивать в темной каморке, где
спали днем и ночью волостные староста и сотские.
Неточные совпадения
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне,
к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого места
упасть! И растянулся, как черт знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
К нам земская полиция // Не
попадала по́ году, — // Вот были времена!
Всё
спит еще, не многие // Проснулись: два подьячие, // Придерживая полочки // Халатов, пробираются // Между шкафами, стульями, // Узлами, экипажами //
К палатке-кабаку.
Под утро поразъехалась, // Поразбрелась толпа. // Крестьяне
спать надумали, // Вдруг тройка с колокольчиком // Откуда ни взялась, // Летит! а в ней качается // Какой-то барин кругленький, // Усатенький, пузатенький, // С сигарочкой во рту. // Крестьяне разом бросились //
К дороге, сняли шапочки, // Низенько поклонилися, // Повыстроились в ряд // И тройке с колокольчиком // Загородили путь…
Наконец он не выдержал. В одну темную ночь, когда не только будочники, но и собаки
спали, он вышел, крадучись, на улицу и во множестве разбросал листочки, на которых был написан первый, сочиненный им для Глупова, закон. И хотя он понимал, что этот путь распубликования законов весьма предосудителен, но долго сдерживаемая страсть
к законодательству так громко вопияла об удовлетворении, что перед голосом ее умолкли даже доводы благоразумия.