— Некому больше, как вашему адвокату Мышникову. У тебя с ним контры, вот он и написал. Небойсь о себе-то
ничего не пишет. Некому другому, кроме него.
Неточные совпадения
— Это вы… Да, вы, вы!
Не понимаете? Вам все нужно объяснять? Если бы вы
не писали своих дурацких корреспонденции,
ничего бы подобного
не могло быть. Из-за вас теперь мне глаз никуда нельзя показать.
—
Ничего вы
не понимаете, барышня, — довольно резко ответил Галактион уже серьезным тоном. — Да,
не понимаете… Писал-то доктор действительно пьяный, и барышне такие слова, может быть, совсем
не подходят, а только все это правда. Уж вы меня извините, а действительно мы так и живем… по-навозному. Зарылись в своей грязи и знать
ничего не хотим… да. И еще нам же смешно, вот как мне сейчас.
— А контракт? Ведь контракт-то сам Мышников
писал: там только и говорится о фрахте, а о совместных закупках товара
ничего не сказано, да и капиталов таких нет.
Я пообещал
ничего не писать об этом происшествии и, конечно, ничего не рассказал приставу о том, что видел ночью, но тогда же решил заняться исследованием Грачевки, так похожей на Хитровку, Арженовку, Хапиловку и другие трущобы, которые я не раз посещал.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут
пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я
ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Почтмейстер. Нет, о петербургском
ничего нет, а о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы
не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик
пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
— Да, но он
пишет:
ничего еще
не мог добиться. На-днях обещал решительный ответ. Да вот прочти.
— Кити
пишет мне, что
ничего так
не желает, как уединения и спокойствия, — сказала Долли после наступившего молчания.
— Нет, разорву, разорву! — вскрикнула она, вскакивая и удерживая слезы. И она подошла к письменному столу, чтобы
написать ему другое письмо. Но она в глубине души своей уже чувствовала, что она
не в силах будет
ничего разорвать,
не в силах будет выйти из этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно.