Неточные совпадения
— Куда, чай, в дом! — отозвался Чалый. — Пойдет такой богач к мужику в зятьях жить! Наш хозяин, хоть и тысячник, да все же крестьянин. А жених-то мало того, что из старого купецкого
рода, почетный гражданин. У отца у его, слышь, медалей на шее-то что навешано, в городских головах сидел, в Питер ездил, у царя во дворце бывал. Наш-от хоть и спесив, да Снежковым на версту не
будет.
Растили родители Никифора, уму-разуму учили, на всякое добро наставляли как следует, да, видно, уж на
роду было ему писано
быть не справным хозяином, а горьким пьяницей и вором отъявленным.
По всему
было видно, что человек этот много видал на своем веку, а еще больше испытал треволнений всякого
рода.
Сидел Стуколов, склонив голову, и, глядя в землю, глубоко вздыхал при таких ответах. Сознавал, что, воротясь после долгих странствий на родину, стал он в ней чужанином. Не то что людей, домов-то прежних не
было; город, откуда
родом был, два раза дотла выгорал и два раза вновь обстраивался. Ни родных, ни друзей не нашел на старом пепелище — всех прибрал Господь. И тут-то спознал Яким Прохорыч всю правду старого русского присловья: «Не временем годы долги — долги годы отлучкой с родной стороны».
За труды твои церковь тебя похваляет и всегда за тебя молить Бога
будет, а трудникам, что нужною смертью в пути живот свой скончали, — буди им вечная память в
роды и
роды!..» Тут упал я к честным стопам старца, открыл перед ним свою душу, поведал ему мои сомнения.
И вдруг не сонное видение, не образ, зримый только духом, а как
есть человек во плоти, полный жизни, явился перед нею… Смутилась старица… Насмеялся враг
рода человеческого над ее подвигами и богомыслием!.. Для чего ж
были долгие годы душевной борьбы, к чему послужили всякого
рода лишения, суровый пост, измождение плоти, слезная, умная молитва?.. Неужели все напрасно?.. Минута одна, и как вихрем свеяны двадцатипятилетние труды, молитвы, воздыхания, все, все…
Сказывают, Соломонидой звали ее, а
родом была от Старого Макарья, купецкая дочь…
— Пустое городишь, Патап Максимыч, — сказал паломник. — Мало ль чего народ ни врет? За ветром в поле не угоняешься, так и людских речей не переслушаешь. Да хоть бы то и правда
была, разве нам след за клады приниматься. Тут враг
рода человеческого действует, сам треклятый сатана… Душу свою, что ли, губить! Клады — приманка диавольская; золотая россыпь — Божий дар.
Ей помогали: уставщица, по часовенной службе и по всему, что касалось до религиозной части; казначея, у ней на руках
было обительское имущество, деньги и всякого
рода запасы, кроме съестных, — теми заведовала мать-келарь, в распоряжении которой
была келарня, то
есть поварня, столовая.
Тогда же пришла на Каменный Вражек Манефа Старая.
Была она из купеческого
рода Осокиных, города Балахны, богатых купцов, имевших суконную фабрику в Казани и медеплавильные заводы на отрогах Урала. Управляющие демидовскими заводами на Урале
были ей также свойственники. Когда Осокины стали дворянами, откинулись они от скита раскольничьего, обитель обедняла, и обитель Осокиных прозвалась обителью Рассохиных. Бедна и скудна
была, милостями матери Манефы только и держалась.
Были тут и комнатные иконы старых царей, и наследственные святыни знатных допетровских
родов, и драгоценные рукописи, и всякого
рода древняя церковная и домашняя утварь.
Ты это понимай, как оно
есть, Гаврила Маркелыч: все
будет записано на девицу Марью Гавриловну Залетову, значит, если паче чаяния помрет бездетна, тебе в
род пойдет…
Патап Максимыч очень
был доволен ласками Марьи Гавриловны к дочерям его. Льстило его самолюбию, что такая богатая из хорошего
рода женщина отличает Настю с Парашей от других обительских жительниц. Стал он частенько навещать сестру и посылать в скит Аксинью Захаровну. И Марья Гавриловна раза по два в год езжала в Осиповку навестить доброго Патапа Максимыча. Принимал он ее как самую почетную гостью, благодарил, что «девчонок его» жалует, учит их уму-разуму.
—
Родом будто из здешних. Так сказывается, — отвечал Пантелей. — Патапу Максимычу, слышь, сызмальства
был знаем. А зовут его Яким Прохорыч, по прозванью Стуколов.
Будет ли она женой Алексея, иль на
роду ей написано изныть в одиночестве, сокрушаясь по милом и кляня судьбу свою горе-горькую?..
Роду он
был боярского, Потемкиных дворян, служил в полках, в походах бывал, с туркой воевал, с пруссаками, а как вышла дворянам вольность не носить государевой службы до смерти, в отставку вышел и стал ради Бога жить…
Спервоначалу та обитель мужскою
была; по блаженной же кончине отца Игнатия старцы врознь разбрелись, а часовня да кельи Игнатьева строения достались сроднице его, тоже дворянского
рода, — Иринархой звали…
Вживе еще
был отец Игнатий, как сродник его, Потемкиных же
роду, у царицы выслужился и стал надо всеми князьями и боярами первым российским боярином.
А тот отец Прохор сам
был велик человек — сам из царского
рода…
— Году у тетки она не прогостила, как Иргизу вышло решенье, — продолжала Марья Гавриловна. — И переправили Замошникову в Казань и запретили ей из Казани отлучаться… А
родом она не казанская, из Хвалыни
была выдана… За казанским только замужем
была, как я за московским… Ну как со мной то же сделают?.. В Москву как сошлют? Подумайте, матушка, каково мне
будет тогда?..
Весенний праздник Николаю Чудотворцу, которого нет у греков, заимствован
был русскими у латинян, чтоб приурочить его к празднику Матери-Сырой Земли, что любит «Микулу и
род его».
Опричь того,
есть еще особый
род сходбищ молодежи, только заволжским лесам и свойственный.
— Доброе дело, Василий Борисыч, доброе дело, — одобряла московского посланника Манефа. — Побывай на гробнице, помяни отца Софонтия, помолись у честны́х мощей его… Великий
был радетель древлего благочестия!.. От уст его богоданная благодать яко светолучная заря на Ке́рженце и по всему христианству воссияла, и́з
рода в
род славнá память его!.. Читывал ли ты житие-то отца Софонтия?
Родом он
был из-за Волги, но какого села, какой деревни, один Господь ведает.
Но сиротство-одиночество на
роду ему
было писано.
— Да, — подтвердил Василий Борисыч. — Все трудом да потом люди от земли взяли… Первая заповедь от Господа дана
была человеку: «В поте лица снéси хлеб твой»… И вот каково благ, каково премудр Отец-от Небесный: во гневе на Адама то слово сказал, а сколь добра от того гневного слова людям пришло… И наказуя, милует
род человеческий!..
Родом будучи дальняя, живучи безысходно в обители, не слыхала Таня, какие речи в миру ведутся про Егориху, а страшных рассказов от обительских стариц вдоволь наслушалась.
С помощью маклера Алексей Трифоныч живой рукой переписал «Соболя» на свое имя, но в купцы записаться тотчас
было нельзя. Надо
было для того получить увольнение из удела, а в этом голова Михайло Васильевич не властен, придется дело вести до Петербурга. Внес, впрочем, гильдию и стал крестьянином, торгующим по свидетельству первого
рода… Не купец, а почти что то же.
— Зачем чуметь, Сергей Андреич, помилуйте!.. Это даже совсем неблагородно чуметь!.. — отвечал Алексей. — Ежели я допрежь сего и находился в низком звании, в крестьянском, значит,
был сыном токаря, так опять же теперича, имея намерение по первой гильдии в купечество, а покаместь внес в здешнюю городскую думу гильдию и получил оттоль свидетельство по первому
роду…
— Уж и подлинно чудеса, матушка… Святы твои слова — «чудеса»!.. Да уж такие чудеса, что волосы дыбом… Все, матушка, диву дались и наши, и по другим обителям… Хоть она и важного
роду, хоть и богатая, а, кажись бы, непригоже ей
было так уезжать… Не
была в счету сестер обительских, а все ж в честной обители житие провождала. Нехорошо, нехорошо она это сделала — надо б и стыда хоть маленько иметь, — пересыпала свою речь добродушная мать Виринея.
Дворянского
рода белицы и старицы до последнего времени не переводились в Улангере, и хоть этот скит далеко не
был так богат, как Комаровский, Оленевский или Шарпанский, но славу имел большую, потому что в нем постоянно привитали бедные дворянки чухломские, галицкие и пошехонские.
Обитель Манефина в славе
была и в почете, оттого знались с нею и дорожили знакомством улангерские матери, особенно игуменья самой большой обители, мать Юдифа, из ярославского купеческого
рода.
Старец Иосиф
был из чухломских бар, дворянского
роду Горталовых, за ним в Чухломском уезде три ревизские души состояло, две души умерло, третья вместе с барином в обители проживала и над барином своим начальствовала, потому что инок Галактион, по-мирскому Егорка Данилов, крепостной господина Горталова крестьянин, игуменствовал в обедневшей и совсем почти запустевшей мужской Улангерской обители, а старец Иосиф Горталов
был при нем рядовым иноком.
Падки бывали до дворянского
рода скитские девицы — всякой облагородиться
было лестно.
В «синодике» после святейших патриархов и благочестивых царей вписаны
были старинные знатные
роды: Лопухиных, Головиных, князей Ромодановских, Троекуровых, Голицыных, Куракиных. А первее всех писан
род князей Болховских. И под тем
родом такие слова приписаны
были: «…и сродников их: царей и великих князей Петра и Петра всея Великия и Малыя и Белыя России, царицы Евдокии во иночестве Елены, царевича Алексия и царевны Наталии… Не постави им сый человеколюбче во осуждение забвения древлеотеческих преданий».
— Да, да, — качая головой, согласилась мать Таисея. — Подымался Пугач на десятом году после того, как Иргиз зачался, а Иргиз восемьдесят годов стоял, да вот уже его разоренью пятнадцатый год пошел. Значит, теперь Пугачу восемьдесят пять лет, да если прадедушке твоему о ту пору хоть двадцать лет от
роду было, так всего жития его выйдет сто пять годов… Да… По нонешним временам мало таких долговечных людей… Что ж, как он перед кончиной-то?.. Прощался ли с вами?.. Дóпустил ли родных до себя?
Будучи сама купеческого
рода, умела Маргарита с купцами и чиновными людьми знакомство вести, знала, как занятную для них беседу вести.
— У вас, матушка, в Анфисиной обители, сказывают,
есть нерушимая грамота от лет царя Алексея Михайловича, — сказала Ворошиловского скита игуменья, длинная как коломенская верста, мать Христодула, матери Маргарите оленевской. — Ваша-то первая игуменья из
роду Колычовых
была, сродница по плоти святителю Филиппу митрополиту. Ей великий государь даровал, слышь, нерушимую грамоту.
И
была бы ему я верна, не осрамила б его головы, не нанесла бы позора ни на
род, ни на племя его…