В старинных русских городах до сих пор хранится обычай «невест смотреть». Для того взрослых девиц одевают в лучшие платья и отправляются с ними
в известный день на условленное место. Молодые люди приходят на выставку девушек, высматривают суженую. В новом Петербурге такие смотрины бывают на гулянье в Летнем саду, в старых городах — на крестных ходах. Так и в Казани водится.
Неточные совпадения
Пошел повар
в тысяче рублях, но знающие люди говорили, что тузу не грех бы было и подороже Петрушку поставить, потому что
дело свое он знал на редкость:
в Английском клубе учился, сам Рахманов [
Известный московский любитель покушать, проевший несколько тысяч душ крестьян.] раза два его одобрял.
Леший бурлит до Ерофеева
дня [Октября 4-го, св. Иерофия, епископа афинского,
известного в народе под именем Ерофея-Офени.], тут ему на глаза не попадайся: бесится косматый, неохота ему спать ложиться, рыщет по лесу, ломит деревья, гоняет зверей, но как только Ерофей-Офеня по башке лесиной его хватит, пойдет окаянный сквозь землю и спит до Василия парийского, как весна землю парить начнет [Апреля 12-го.].
Но самое главное, самое многолюдное сборище бывает
в Духов
день на могиле
известного в истории раскола старца Софонтия.
С вечера,
известное дело: читали, молились, к утру приустали и над озером
в роще вповалку спать полегли…
Русский народ, будучи
в делах веры сильно привержен к букве и обряду, сохраняет твердое убежденье, что молитва ли церковная, заговор ли знахарский действует лишь тогда, если
в них не опущено и не изменено ни единого слова и если все прочтено или пропето на
известный лад исстари установленным напевом.
Аванзал — большая комната с огромным столом посредине, на котором
в известные дни ставились баллотировочные ящики, и каждый входящий в эти дни член клуба, раньше чем пройти в следующие комнаты, обязан был положить в ящики шары, сопровождаемый дежурным старшиной.
Живя в Москве широкой жизнью, вращаясь в артистическом и литературном мире, задавая для своих друзей обеды, лет через десять В.М. Лавров понял, что московская жизнь ему не под силу. В 1893 году он купил в восьми верстах от городка Старая Руза, возле шоссе, клочок леса между двумя оврагами, десятин двадцать, пустошь Малеевку, выстроил в этом глухом месте дом, разбил сад и навсегда выехал из Москвы, посещая ее только по редакционным делам
в известные дни, не больше раза в неделю.
Неточные совпадения
Дома он через минуту уже решил
дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не было той силы
в природе, которая могла бы убедить прохвоста
в неведении чего бы то ни было, то
в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже
в известном смысле было прочнее его.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через
день по-французски и по-английски; для чего они
в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего
в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали
в коляске к Тверскому бульвару
в своих атласных шубках — Долли
в длинной, Натали
в полудлинной, а Кити
в совершенно короткой, так что статные ножки ее
в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им,
в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось
в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно
в эту таинственность совершавшегося.
Алексей Александрович сочувствовал гласному суду
в принципе, но некоторым подробностям его применения у нас он не вполне сочувствовал, по
известным ему высшим служебным отношениям, и осуждал их, насколько он мог осуждать что-либо высочайше утвержденное. Вся жизнь его протекла
в административной деятельности и потому, когда он не сочувствовал чему-либо, то несочувствие его было смягчено признанием необходимости ошибок и возможности исправления
в каждом
деле.
— Самолюбия, — сказал Левин, задетый за живое словами брата, — я не понимаю. Когда бы
в университете мне сказали, что другие понимают интегральное вычисление, а я не понимаю, тут самолюбие. Но тут надо быть убежденным прежде, что нужно иметь
известные способности для этих
дел и, главное,
в том, что все эти
дела важны очень.
Поднятие этого
дела враждебным министерством было, по мнению Алексея Александровича, нечестно, потому что
в каждом министерстве были и не такие
дела, которых никто, по
известным служебным приличиям, не поднимал.