Неточные совпадения
— Кто тебе про сговор сказал? — ответил Патап Максимыч. — И на разум мне того не приходило.
Приедут гости к имениннице — вот и все. Ни смотрин, ни сговора не будет; и про то, чтоб невесту пропить, не будет речи. Поглядят друг на дружку, повидаются, поговорят кой о чем и ознакомятся, оно все-таки лучше. Ты покаместь Настасье ничего не говори.
— Справится ли она, Максимыч? — молвила Аксинья Захаровна. — Мастерица-то мастерица, да прихварывает, силы у ней против прежнего вполовину нет. Как в последний раз
гостила у нас, повозится-повозится у печи, да и приляжет на лавочке. Скажешь: «Полно, кумушка, не утруждайся», — не слушается. Насчет стряпни с ней сладить никак невозможно: только
приехала, и за стряпню, и хоть самой неможется, стряпка к печи не смей подходить.
— Как отцу сказано, так и сделаем, — «уходом», — отвечала Фленушка. — Это уж моих рук дело, слушайся только меня да не мешай. Ты вот что делай:
приедет жених, не прячься, не бегай, говори с ним, как водится, да словечко как-нибудь и вверни, что я, мол, в скитах выросла, из детства, мол, желание возымела Богу послужить, черну рясу надеть… А потом просись у отца на лето к нам в обитель
гостить, не то матушку Манефу упроси, чтоб она оставила у вас меня. Это еще лучше будет.
— Да ведь я было затем и
приехал, чтобы звать тебя стол ради жениха урядить, — сказал Патап Максимыч. — На Аксиньины именины
гостить к нам с отцом собирается.
— Непутный! — молвила Аксинья Захаровна, подавая брату чашку лянсина. — Тоже чаю!.. Не в коня корм!.. Алексеюшка, — продолжала она, обращаясь к Лохматому, — пригляди хоть ты за ним, голубчик, как гости-то
приедут… Не допускай ты его к тому столу, не то ведь разом насвищется.
— Постой, постой маленько, Яким Прохорыч, — молвила Аксинья Захаровна, подавая Стуколову чашку чая. — Вижу, о чем твоя беседа будет… Про святыню станешь рассказывать… Фленушка! Подь кликни сюда матушку Манефу. Из самого, мол, Иерусалима
приехал гость, про святые места рассказывать хочет… Пусть и Евпраксеюшка придет послушать.
Ненароком приехали-то вы ко мне,
гости любезные, — не взыщите…
И рассказал Патап Максимыч Колышкину, как
приехали к нему Стуколов с Дюковым, как паломник при всех
гостях, что случилось, расписывал про дальние свои странствия, а когда не стало в горнице женского духа, вынул из кармана мешок и посыпал из него золотой песок…
— Нельзя, нельзя, — говорила игуменья. — Может статься, Настя опять
приедет погостить, опять же Марье Гавриловне не понравится… Рассохины пусть держат, что надо заплачу. Побывай у них завтра, поговори с Досифеей.
— А как же это ему проведать-то? — возразила Фленушка. — Летом на Низ сплывет, тогда все и сработаем.
Приезжай после на готовое-то, встречай зятя с молодой женой. Готовь пиры, созывай
гостей — это уж дело его…
— Э, полноте, матушка, — ответила Марья Гавриловна. — Разве за тем я в обитель
приехала, чтоб по
гостям на пиры разъезжать? Спокой мне нужен, тихая жизнь… Простите, матушка, — прибавила она, поклонясь игуменье и намереваясь идти домой.
Дождалась ты меня, горе-горькую,
Собралась я к тебе в
гости скорешенько,
Не на кóнях я к тебе
приехала —
Прибежала на своих резвых ноженьках.
— Пустое городишь, — прервал ее Чапурин. — Не исправник в
гости сбирается, не становой станет кельи твои осматривать. То вспомни: куда эти питерские чиновники ни
приезжали, везде после них часовни и скиты зорили… Иргиз возьми, Лаврентьев монастырь, Стародубские слободы… Тут как ни верти, а дошел, видно, черед и до здешних местов…Чтó же ты, как распорядилась на всякий случай?
При надвинувшихся нá небо сумерках не может разглядеть Марья Гавриловна в лицо
приезжего, но сердце ей подсказывает, что это
гость давно жданный, давно желанный…
— Сказывала я тебе, матушка, что не знаю, и теперь та же речь, что не знаю… Через два дня тот
гость опять
приезжал, лошади с ним, тройка и тарантас, туда сами сели, Танюшу с собой посадили, а имение сложили на подводы. На пяти подводах повезли, матушка.
— Вам бы к Петрову-то дню нашу обитель посетить, Марко Данилыч, — с низкими поклонами стала звать его мать Аркадия. — Праздник ведь у нас, храм… Опять же и собрание будет… И Дунюшка бы повидалась с подругами… Приезжайте-ка, право, Марко Данилыч… Что вам стоит? До ярманки еще без малого месяц — управитесь… Давно же и не
гостили у нас… А уж как бы матушку-то обрадовали… Очень бы утешили ее.
Только что Манефа после молитвы и недолгого отдыха вышла из боковуши в большую келью, как вошла к ней мать Таисея с аршинною кулебякой на подносе. Следом за ней
приезжие гости Петр Степаныч Самоквасов да приказчик купца Панкова Семен Петрович вошли.
Поставив на стол кулебяку, сотворила мать Таисея семипоклонный устáвный нача́л. А с ней творили тот обряд и
приезжие гости. Игуменьи друг дружке поклонились и меж собой поликовались.
— Садитесь,
гости дорогие, — сказала Манефа, обращаясь к Таисее и к
приезжим гостям, а сама села с краю стола на лавке.
Чинно девицы
гостям поклонились;
приезжие отдали им по поклону. Ровно впервой отроду видятся.
— Знатные
гости на празднике будут, надо, чтоб все по-хорошему было: Смолокуров Марко Данилыч с Дунюшкой
приедет, Патап Максимыч обещался, Самоквасов племянник здесь… Опять же матери со всех обителей наедут — согласные и несогласные… Угощенье тут первое дело, надо, чтоб видели все наше строительство, все бы хозяйственность нашу ценили… Варенцов много ли?
И все на него смотрели с почтеньем, все мысленно радовались: «Вот-де и наших царь награждает!» Одна Манефа не взглянула на кафтан с галунами. Но, когда после службы Михайло Васильич с хозяйкой посетил ее келью, слов не нашла игуменья, благодаря столь почетного
гостя за нежданное посещенье. На сорочинах звала его ради одной прилики, зная наперед, что голова не
приедет… И не
приехал бы, если б не захотелось ему показаться людя́м в жалованном кафтане.
Не в собранье сидеть, не про скитские дела советовать, к Фленушке в
гости на праздник девицы
приехали, очень звала она их, когда у Юдифы
гостила.
Не все
приезжали прямо к Манефе, только избранные да много знакомых. Во всех Комаровских обителях, во всех сиротских домах пристало
гостей видимо-невидимо.
В горницах Марьи Гавриловны шумно идет пированье. Кипит самовар, по столам и по окнам с пуншем стаканы стоят. Патап Максимыч с Смолокуровым, удельный голова с кумом Иваном Григорьичем, купцы, что из города в
гости к Манефе
приехали, пароходчик из Городца частенько усы в тех стаканах помачивают… Так справляют они древнюю, но забытую братчину-петровщину на том самом месте, где скитская обрядность ее вконец загубила, самую память об ней разнесла, как ветер осенний сухую листву разносит…
После часов и ранней трапезы Манефа, проводив
приезжих гостей, сидела за самоваром с матерями Юдифой и Маргаритой, с Аксиньей Захаровной, с женой головы Ариной Васильевной и с заволжской поварихой Никитишной.
Гостей было довольно, изо всех скитов
приезжали, одних игумений было двадцать четыре, я сама двадцать пятая.
И с той поры, как ни случится, бывало, Патапу Максимычу встретиться с попом Сушилой, тотчас от него отворотится и даже начнет отплевываться, а Сушило каждый раз вслед ему крикнет, бывало: «Праздник такой-то на дворе,
гостей жди: с понятыми
приеду, накрою на службе в моленной…» И про эти угрозы от людей стороной узнавала Аксинья Захаровна и каждый раз, как в моленную люди сойдутся, строго-настрого наказывала старику Пантелею ставить на задах усадьбы караульных, чтоб неверный поп в самом деле службу врасплох не накрыл.
— Как водится, — отвечал Патап Максимыч. — Как
гостили мы у Манефы, так слышали, что она чуть не тайком из Комарова с ним уехала; думал я тогда, что Алешка, как надо быть приказчику, за хозяйкой
приезжал… А вышло на иную стать — просто выкрал он Марью Гавриловну у нашей чернохвостницы, самокрутку, значит, сработал… То-то возрадуется наша богомолица!.. Таких молитв начитает им, что ни в каком «часовнике», ни в каком псалтыре не найдешь… Вот взбеленится-то!.. Ха-ха-ха!