Неточные совпадения
— Не оставь ты меня, паскудного, отеческой своей милостью, батюшка ты мой, Патап Максимыч!.. Как Бог, так и ты —
дай теплый угол,
дай кусок хлеба!.. — так
говорил тот человек хриплым голосом.
— Молви отцу, —
говорил он,
давая деньги, — коли нужно ему на обзаведенье, шел бы ко мне — сотню другу-третью с радостью
дам. Разживетесь, отдадите, аль по времени ты заработаешь. Ну, а когда же работать начнешь у меня?
Как увидел он Груню, в землю ей поклонился и,
дав волю слезам,
говорил, рыдая...
— Не в кабаке, чай, будет, не перед стойкой, — отвечал Патап Максимыч. — Напиться не
дам. А то, право, не ладно, как Снежковы после проведают, что в самое то время, как они у нас пировали, родной дядя на запоре в подклете, ровно какой арестант, сидел. Так ли, кум,
говорю? — прибавил Чапурин, обращаясь к Ивану Григорьичу.
Там, опять-таки
говорю я вам, увидим, что Бог
даст…
После Масленицы Патап Максимыч обещался съездить на Ветлугу вместе с паломником повидать мужиков, про которых тот
говорил, и, ежели дело окажется верным, написать со Стуколовым условие, отсчитать ему три тысячи ассигнациями, а затем, если дело в ход пойдет и окажутся барыши,
давать ему постепенно до пятидесяти тысяч серебром.
— Да как же?.. Поедет который с тобой, кто за него работать станет?.. Тем артель и крепка, что у всех работа вровень держится, один перед другим ни на макову росинку не должон переделать аль недоделать… А как ты
говоришь, чтоб из артели кого в вожатые
дать, того никоим образом нельзя… Тот же прогул выйдет, а у нас прогулов нет, так и сговариваемся на суйме [Суйм, или суем (однородно со словами сонм и сейм), — мирской сход, совещанье о делах.], чтоб прогулов во всю зиму не было.
— Экой, парень, чудной ты какой, —
говорил ему Патап Максимыч. — Бери, коли
дают. На дороге не поднимешь, пригодится.
— Надежный человек, — молвил Патап Максимыч. — А
говорю это тебе, отче, к тому, что если, Бог
даст, уверюсь в нашем деле, так я этого самого Алексея к тебе с известьем пришлю. Он про это дело знает, перед ним не таись. А как будет он у тебя в монастыре, покажи ты ему все свое хозяйство, поучи парня-то… И ему пригодится, и мне на пользу будет.
— Поезжай ты в город с Самсоном Михайлычем, —
говорил он, — а я здесь, Бог
даст, пообмогусь как-нибудь… Авось эта хворь не к великой болезни.
— Не таи, тебя ж от обмана хочу оберечь, —
говорил Колышкин. — Много ли
дал?
И
давай нас умаливать: золоты прииски заявляйте, компанию заводите, миллионы,
говорит, наживете.
— А вот я тебя за такие слова на поклоны поставлю, — вскричала мать Виринея, — да недели две, опричь черствой корки, ты у меня в келарне ничего не увидишь!.. Во святой обители про идольские басни
говорить!.. А!.. Вот постой ты у меня, непутная, погоди,
дай только матушке Манефе приехать… Посидишь у меня в темном чулане, посидишь!.. Все скажу, все.
Помни это, Антип, во всю твою жизнь помни и детям своим заповедай, говаривал-де мне покойник родитель: «Плут, кто берет, плут, кто
дает…»
Бери зятя в дом, в чем мать на свет его родила, — гроша,
говорю, Евграшке не
дам, — сам женюсь, на ком Бог укажет, и все, что есть у меня, перепишу на жену.
— Значит, Настенька не
дает из себя делать, что другие хотят? — молвила Марья Гавриловна. Потом помолчала немного, с минуту посидела, склоня голову на руку, и, быстро подняв ее, молвила: — Не худое дело, матушка. Сами
говорите: девица она умная, добрая — и, как я ее понимаю, на правде стоит, лжи, лицемерия капли в ней нет.
— А это вам, красны девицы, —
говорил Патап Максимыч, подавая дочерям по свертку с шелковыми материями. — А вот еще подарки… Их теперь только покажу, а
дам, как христосоваться станем.
Земли,
говорит, и всяких угодьев вдоволь
дадут.
Каждому,
говорит, староверу казны на проезд и обзаведенье
дадут…
— Уж как я вами благодарна [В лесах за Волгой
говорят: «благодарен вами», вместо «благодарю вас» и т. п.], Василий Борисыч, —
говорила Манефа, сидя после службы с московским посланником за чайным столом. — Истинно утешил, друг… Точно будто я на Иргизе стояла!.. Ангелоподобное пение!.. Изрядное осмогласие!..
Дай тебе, Господи, доброго здоровья и души спасения, что обучил ты девиц моих столь красному пению… Уж как я много довольна тобой, Василий Борисыч, уж так много довольна, что рассказать тебе не умею.
— Мало ли что… Всего не упомнишь, — ответила Фленушка. — Добрые советы
давала: «Почитай,
говорила, матушку Манефу, как родную мать свою».
Прошло сколько-то времени —
говорит голова Морковкину: виделся-де он с Патапом Максимычем, и Патап-де Максимыч ему сказывал, что он деньги
давал взаймы Трифону Лохматому, а коль понадобится,
говорит, так и вдвое и втрое
дам ему, а сыном его Алексеем так доволен Патап Максимыч, как больше нельзя… «А вот это на его же, Алексея Лохматого, счет», — примолвил Михайло Васильич, вынимая из кармана рекрутску квитанцию.
— Теперь,
говорит, в приказе трехгодовых бланок нет… — продолжал с лукавой покорностью Алексей. — Об удостовереньи кучился Карпу Алексеичу, сам было думал в город съездить, чтоб пачпорт в казначействе выправить, — и того не
дает. Раньше,
говорит, трех месяцев не получишь.
Наперед
говорить не стану — принимать нового владыку аль не принимать — в Петров день на собраньи соборный ответ
дадим тебе…
Не
дай ей Бог познать третью любовь. Бывает, что женщина на переходе от зрелого возраста к старости полюбит молодого. Тогда закипает в ней страсть безумная, нет на свете ничего мучительней, ничего неистовей страсти той… Не сердечная тоска идет с ней об руку, а лютая ненависть, черная злоба ко всему на свете, особливо к красивым и молодым женщинам…
Говорят: первая любовь óт Бога, другая от людей, а третья от ангела, что с рожками да с хвостиками пишут.
По целым часам безмолвно, недвижно стоит у окна Марья Гавриловна, вперив грустные очи в заречную
даль… Ничего тогда не слышит она, ничего не понимает, что ей
говорят, нередко на темных ресницах искрятся тайные, тихие слезы… О чем же те думы, о чем же те слезы?.. Жалеет ли она покинутую пристань, тоскует ли по матерям Каменного Вражка, или мутится душа ее черными думами при мысли, что ожидает ее в безвестном будущем?.. Нет…
— Маклер
говорит, покупщики завтра же найдутся, только уж денег тех не
дадут, сколько за «Соболя» плачено было. За половину продать, так слава Богу, он
говорит.
— Батюшка-родитель наперед благословенье
дали мне… Ищи,
говорит, своей судьбы сам, а мое благословенье завсегда тебе готово, — сказал Алексей.
— Да помилуйте, Флена Васильевна, что ж это вы на меня так накинулись… Я человек не смелый, можно ль такие страхи мне
говорить? — зачал было растерявшийся Василий Борисыч, но Фленушка не
дала ему продолжать.
И
говорили они, что почли бы за великое Божие благословение, если б из Шáрпана на гонительное время к ним Казанску владычицу прислали, пуще бы зеницы стали беречь ее и жизни скорее лишились, чем на такое многоценное сокровище еретическому глазу на един миг
дали взглянуть.
— А ты про одни дрожди не поминай трожды. Про то говорено и вечор и сегодня. Сказано: плюнь, и вся недолга, —
говорил Патап Максимыч. — Я к тебе проститься зашел, жар посвалил, ехать пора… Смотри ж у меня, ворочай скорей, пора на Горах дела зачинать… Да еще одно дельце есть у меня на уме… Ну, да это еще как Господь
даст… Когда в путь?
— Заершилась! — шутливо молвил Патап Максимыч, отстраняясь от жены. — Слова нельзя сказать, тотчас заартачится!.. Ну, коли ты заступаешься за спасенниц,
говори без бабьих уверток — доходны их молитвы до Бога аль недоходны? Стоит им деньги
давать али нет?
— Так вам и поверили! — возразила Фленушка, отодвигаясь от Параши и
давая возле нее место Василью Борисычу. — Не беседу с нами хотелось вам беседовать, захотелось подслушать, о чем меж собой девицы
говорят по тайности. Знаем вы вас!
— Никогда не таила от тебя я мыслей своих, — тихо, с едва заметной грустью молвила Фленушка. — Всегда
говорила, что в мужья ты мне не годишься… Разве не сказывала я тебе, что буду женой злой, неугодливой? Нешто не
говорила, что такова уж я на свет уродилась, что никогда не бывать мне кроткой, покорной женой? Нешто не
говорила, что у нас с тобой будет один конец — либо сама петлю на шею, либо тебе отравы
дам?..
— Да так же, — ответил Сушило. —
Говорят, уж больно много вам потачки
даю. Раскольникам-де потворствуешь… Времена пошли теперь строгие: чуть что, вашего брата тотчас под караул.
Правду
говорят: не спеши волчонка хвалить,
дай зубам у серого вырасти…