Неточные совпадения
Отец тысячник выдаст замуж в дома богатые, не у квашни стоять, не у печки
девицам возиться, на то будут работницы; оттого на белой работе да на книгах больше они и
сидели.
— Не робей, Настасья Патаповна, готовь платки да ручники. Да, бишь, я и забыла, что свадьбу-то без даров придется играть. А уж
сидеть завтра здесь Алешке Лохматому, целовать долговязому красну
девицу…
На казне
сидит красна
девица —
Атаманова полюбовница,
Есаулова сестра родная,
Казакам-гребцам — тетушка.
— Лекарь говорит, — сказала Марья Гавриловна, — что надо отдалить от матушки всякие заботы, ничем не беспокоить ее… А одной тебе, Фленушка, не под силу день и ночь при ней
сидеть… Надо бы еще кого из молодых
девиц… Марьюшку разве?
— Рада бы не слушать, да молва, что ветер, сама в окна лезет, — отвечала Аксинья Захаровна. — Намедни без тебя кривая рожа, Пахомиха, из Шишкина притащилась… Новины [Новина — каток крестьянского холста в три стены, то есть в 30 аршин длины.] хотела продать… И та подлюха спрашивает: «Котору кралю за купецкого-то сына ладили?» А
девицы тут
сидят, при них паскуда тако слово молвила… Уж задала же я ей купецкого сына… Вдругорядь не заглянет на двор.
Ставят ряд чурок и сбивают их издали палками.], а
девицы с молодицами
сидят перед ними на завалинах домов и редко-редко сберутся вместе за околицу песенок попеть да походить в хороводах вялой, неспешной поступью…
— Уж как я вами благодарна [В лесах за Волгой говорят: «благодарен вами», вместо «благодарю вас» и т. п.], Василий Борисыч, — говорила Манефа,
сидя после службы с московским посланником за чайным столом. — Истинно утешил, друг… Точно будто я на Иргизе стояла!.. Ангелоподобное пение!.. Изрядное осмогласие!.. Дай тебе, Господи, доброго здоровья и души спасения, что обучил ты
девиц моих столь красному пению… Уж как я много довольна тобой, Василий Борисыч, уж так много довольна, что рассказать тебе не умею.
Успокоив, сколь могла, матушку и укрыв ее на постели одеялом, пошла было гневная Устинья в Парашину светлицу, но, проходя сенями, взглянула в окошко и увидела, что на бревнах в огороде
сидит Василий Борисыч… Закипело ретивое… Себя не помня, мигом слетела она с крутой лестницы и, забыв, что скитской
девице не след середь бела дня, да еще в мирском доме, видеться один на один с молодым человеком, стрелой промчалась двором и вихрем налетела на Василья Борисыча.
Алексей скинул пальто. Был он в коротеньком сюртуке, в лаковых сапожках, белье из тонкого голландского полотна было чисто, как лебяжий пух, но все
сидело на нем как-то нескладно, все шло к лесному добру молодцу ровно к корове седло, особенно прическа с пробором до затылка, заменившая темно-русые вьющиеся кудри, что когда-то наяву и во сне мерещились многим, очень многим деревенским красным
девицам.
— Надо будет матушку Манефу просить, у нее
девицы три либо четыре без дела
сидят, — сказала Таисея. — Виделся с матушкой-то?
Не в собранье
сидеть, не про скитские дела советовать, к Фленушке в гости на праздник
девицы приехали, очень звала она их, когда у Юдифы гостила.
А у самого на уме: «
Девицы красавицы стаей лебединой пируют у Фленушки, льются речи звонкие, шутками да смехами речь переливается, горят щечки девушек, блестят очи ясные, высокие груди, что волны, тихо и мерно колышутся…» И сколь было б ему радостно в беседе девичьей, столь же скучно, не́весело было
сидеть в трапезе обительской!
Весело, как весенние птички, щебечут
девицы,
сидя за сластями, и под призором Аксиньи Захаровны да жены Михайла Васильича коротают тихий вечер в скромной, чинной беседе.
— Не погневись, Дунюшка, что шальная дура буйство при тебе завела. Этакая, прости Господи, вольница!.. Вот уж вольница-то!.. Ну, забавляйтесь,
девицы, забавляйтесь, а я пойду — там у меня свои гости
сидят… А ты, Фленушка, хорошенько подружек-то потчуй — варенья бы там, что ли, достала, орешков…
— А вы бы песенку спели, — сказала Никитишна. — Мирскую нельзя, так псáльму бы. Ты, Марьюшка, чтó так
сидишь?.. Чего не поешь?.. Мастерица ты псальмы-то петь… Опять же и ты, Варюша, знаю, голубка, что у матушки Юдифы пение тобой держится… Пойте-ка,
девицы!.. Не то сказочку какую рассказали бы… Это, чать, за грех в обителях не ставят? Аль и сказочку-то грешно сказать?
В том государстве, за темными лесами, за зелеными лугами, за быстрыми реками, за крутыми берегами, в чистом поле, на широком раздолье, белокаменны палаты стоят, а во тех палатах, в высокóм терему, у косящата окна, три
девицы, три сестрицы, три красавицы
сидят, промеж себя разговаривают.
— А вот как, — молвила Никитишна. — Вы,
девицы, хоть не родные сестрицы, зато все красавицы. И вас не три, а целых семь вкруг меня
сидит — Груню в счет не кладу, отстала от стаи девичьей, стала мужней женой, своя у ней заботушка… Вот и
сидите вы теперь,
девицы, в высоком терему, у косящата окна, а под тем окном Иван-царевич на коне
сидит… Так, что ли?
Неточные совпадения
— О! — возразил генерал. — Это еще не беда: лучше ей быть покамест женою Швабрина: он теперь может оказать ей протекцию; а когда его расстреляем, тогда, бог даст, сыщутся ей и женишки. Миленькие вдовушки в девках не
сидят; то есть, хотел я сказать, что вдовушка скорее найдет себе мужа, нежели
девица.
Его слушали,
сидя за двумя сдвинутыми столами, три
девицы, два студента, юнкер, и широкоплечий атлет в форме ученика морского училища, и толстый, светловолосый юноша с румяным лицом и счастливой улыбкой в серых глазах.
— С неделю тому назад
сижу я в городском саду с милой
девицей, поздно уже, тихо, луна катится в небе, облака бегут, листья падают с деревьев в тень и свет на земле;
девица, подруга детских дней моих, проститутка-одиночка, тоскует, жалуется, кается, вообще — роман, как следует ему быть. Я — утешаю ее: брось, говорю, перестань! Покаяния двери легко открываются, да — что толку?.. Хотите выпить? Ну, а я — выпью.
Самгин зашел к ней, чтоб передать письмо и посылку Марины. Приняв письмо,
девица поцеловала его, и все время, пока Самгин
сидел, она держала письмо на груди, прижав его ладонью против сердца.
— Собирались в доме ювелира Марковича, у его сына, Льва, — сам Маркович — за границей. Гасили огонь и в темноте читали… бесстыдные стихи, при огне их нельзя было бы читать.
Сидели парами на широкой тахте и на кушетке, целовались. Потом, когда зажигалась лампа, — оказывалось, что некоторые
девицы почти раздеты. Не все — мальчики, Марковичу — лет двадцать, Пермякову — тоже так…