Неточные совпадения
Не алая заря по небу разгорается, не тихая роса на сыру-землю опускается —
горит, пылает лицо белое, молодецкое, сверкает на
очах слеза незваная.
Таня взяла корешок. Знахарка продолжала сбор трав и рытье кореньев… Тихо и плавно нагибала она стройный стан свой, наклоняясь к земле… Сорвет ли травку, возьмет ли цветочек, выроет ли корень — тихо и величаво поднимает его кверху и
очами, горящими огнем восторга, ясно глядит на алую зарю, разливавшуюся по небосклону.
Горят ее щеки, высоко подымается грудь, и вся она дрожит в священном трепете… Высоко подняв руку и потрясая сорванною травой в воздухе, восторженно восклицает...
Не огни
горят горючие, не котлы кипят кипучие, горит-кипит победное сердце молодой вдовы… От взоров палючих, от сладкого голоса, ото всей красоты молодецкой распалились у ней ум и сердце, ясные
очи, белое тело и горячая кровь… Досыта бы на милого наглядеться, досыта бы на желанного насмотреться!.. Обнять бы его белыми руками, прижать бы его к горячему сердцу, растопить бы алые уста жарким поцелуем!..
Соберется с духом, наберется смелости, скажет словечко про птичку ль, в стороне порхнувшую, про цветы ли, дивно распустившие яркие лепестки свои, про белоствольную ли высокую березу, широко развесившую свои ветви, иль про зеленую стройную елочку, но только и слышит от Параши: «да» да «нет». Рдеют полные свежие ланиты девушки, не может поднять она светлых
очей, не может взглянуть на путевого товарища… А у него глаза
горят полымем, блещут искрами.
Не стучит, не гремит, ни копытом говорит, безмолвно, беззвучно по синему небу стрелой калено́й несется олень златорогий… [Златорогий олень, как олицетворение солнца, нередко встречается в старинных песнях, сказках и преданиях русского Севера.] Без огня он
горит, без крыльев летит, на какую тварь ни взглянет, тварь возрадуется… Тот олень златорогий —
око и образ светлого бога Ярилы — красное солнце…
А у самого на уме: «Девицы красавицы стаей лебединой пируют у Фленушки, льются речи звонкие, шутками да смехами речь переливается,
горят щечки девушек, блестят
очи ясные, высокие груди, что волны, тихо и мерно колышутся…» И сколь было б ему радостно в беседе девичьей, столь же скучно, не́весело было сидеть в трапезе обительской!
Здесь все тоже слушают другую старушенцию, а старушенция рассказывает: «Мать хоть и приспит дитя, а все-таки душеньку его не приспит, и душа его жива будет и к Богу отъидет, а свинья, если ребенка съест, то она его совсем с душою пожирает, потому она и на небо не смотрит;
очи горе не может возвести», — поясняла рассказчица, поднимая кверху ладони и глядя на потолок.
Время подошло к обеду, и пан Кнышевский спросил нас с уроками. Из нас Петрусь проговорил урок бойко: знал назвать буквы и в ряд, и в разбивку; и боком ему поставят и вверх ногами, а он так и дует, и не ошибается, до того, что пан Кнышевский возвел
очи горе и, положив руку на Петрусину голову, сказал:"Вот дитина!"Павлусь не достиг до него. Он знал разницу между буквами, но ошибочно называл и относился к любимым им предметам; например, вместо «буки», все говорил «булки» и не мог иначе назвать.
«Слушай же, — говорит мне, — красная девица, — а у самого чудно
очи горят, — не праздное слово скажу, а дам тебе великое слово: на сколько счастья мне подаришь, на столько буду и я тебе господин, а невзлюбишь когда — и не говори, слов не роняй, не трудись, а двинь только бровью своей соболиною, поведи черным глазом, мизинцем одним шевельни, и отдам тебе назад любовь твою с золотою волюшкой; только будет тут, краса моя гордая, несносимая, и моей жизни конец!» И тут вся плоть моя на его слова усмехнулася…
Он казался необыкновенно высок; грудь его колебалась, незрящие
очи горели, как в то время, когда он рассказывал свои видения в Долине мертвецов.
— Право. И я ума не приложу, зачем ей нужно общество г. Гелиотропова? Я у нее даже спрашивал об этом. Она только поднимает
очи горе и каждый раз изволит отвечать:"Ne l'attaquez pas, il est très fort!" [Не трогайте его, он очень сильный (фр.).]. Ему и самому, я думаю, приходит иной раз вопрос: «зачем я бываю у этой барыни?» Но сердце человеческое так устроено, что играть глупую роль там, где штофная мебель, конечно, приятнее, чем быть первым номером на клеенчатом диване.
Неточные совпадения
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне в
очи; спину старую // Пытался разогнуть. // Совсем стал белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго у креста // Сидели мы и плакали. // Я деду
горе новое // Поведала свое…
Словно чугунка подходит —
горят // Чьи-то два круглые, яркие
ока, // Птицы какие-то с шумом летят.
В возок боярский их впрягают, // Готовят завтрак повара, //
Горой кибитки нагружают, // Бранятся бабы, кучера. // На кляче тощей и косматой // Сидит форейтор бородатый, // Сбежалась челядь у ворот // Прощаться с барами. И вот // Уселись, и возок почтенный, // Скользя, ползет за ворота. // «Простите, мирные места! // Прости, приют уединенный! // Увижу ль вас?..» И слез ручей // У Тани льется из
очей.
Вставая с первыми лучами, // Теперь она в поля спешит // И, умиленными
очами // Их озирая, говорит: // «Простите, мирные долины, // И вы, знакомых
гор вершины, // И вы, знакомые леса; // Прости, небесная краса, // Прости, веселая природа; // Меняю милый, тихий свет // На шум блистательных сует… // Прости ж и ты, моя свобода! // Куда, зачем стремлюся я? // Что мне сулит судьба моя?»
Но Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил он еще ниже на
очи свои хмурые, исчерна-белые брови, подобные кустам, выросшим по высокому темени
горы, которых верхушки вплоть занес иглистый северный иней.