Неточные совпадения
— Дочь чужое сокровище: пой, корми, холь, разуму учи,
потом в чужи
люди отдай.
Потом взял свечу и пошел на заднюю половину Богу молиться. Едва вышел в сени, повалился ему в ноги какой-то
человек.
Помолился Алексей, поклонился хозяину,
потом Насте и пошел из подклета. Отдавая поклон, Настя зарделась как маков цвет. Идя в верхние горницы, она, перебирая передник и потупив глаза, вполголоса спросила отца, что это за
человек такой был у него?
Самый вздорный
человек, самый охочий до ссор и брани стихал на глазах кроткой разумницы и
потом сам на стороне говорил, что при Аграфене Петровне вздорить никак не приходится.
— Бог простит, Бог благословит, — сказала, кланяясь в пояс, Манефа,
потом поликовалась [У старообрядцев монахи и монахини, иногда даже христосуясь на Пасхе, не целуются ни между собой, ни с посторонними. Монахи с мужчинами, монахини с женщинами только «ликуются», то есть щеками прикладываются к щекам другого. Монахам также строго запрещено «ликоваться» с мальчиками и с молодыми
людьми, у которых еще ус не пробился.] с Аграфеной Петровной и низко поклонилась Ивану Григорьичу.
Ровно плачет ребенок, запищал где-то сыч,
потом вдали послышался тоскливый крик, будто
человек в отчаянном боренье со смертью зовет себе на помощь: то были крики пугача…
Поближе завозилась в вершине сосны векша, проснувшаяся от необычного света, едва слышно перепрыгнула она на другое дерево,
потом на третье и все дальше и дальше от
людей и пылавших костров…
— Да, волки теперь гуляют — ихня пора, — молвил дядя Онуфрий, — Господь им эту пору указал… Не одним
людям, а всякой твари сказал он: «Раститеся и множитесь». Да… ихня пора… — И
потом, немного помолчав, прибавил: — Значит, вы не в коренном лесу заночевали, а где-нибудь на рамени. Серый в теперешнюю пору в лесах не держится, больше в поле норовит, теперь ему в лесу голодно. Беспременно на рамени ночевали, недалече от селенья. К нам-то с какой стороны подъехали?
Попав на дорогу, Сережа с пути не свернул. Вышел из него
человек умный, сильный духом, работящий. Кончив учение, поступил он на службу на сибирские казенные заводы, а
потом работал на золотых промыслах одной богатой компании.
Макар Тихоныч непомерно был рад дорогим гостям. К свадьбе все уже было готово, и по приезде в Москву отцы решили повенчать Евграфа с Машей через неделю. Уряжали свадьбу пышную. Хоть Макар Тихоныч и далеко не миллионер был, как думал сначала Гаврила Маркелыч, однако ж на половину миллиона все-таки было у него в домах, в фабриках и капиталах —
человек, значит, в Москве не из последних, а сын один… Стало быть, надо такую свадьбу справить, чтобы долго о ней
потом толковали.
Не столько безобразия святопродавца Софрона и соблазны, поднявшиеся в старообрядской среде, мутили душу ее, сколько он, этот когда-то милый сердцу ее
человек,
потом совершенно забытый, а теперь ставший врагом, злодеем, влекущим
людей на погибель…
— Полно-ка ты, Василий Борисыч, со своими «Патериками» и «Прологами». Ведь это книги не божественные… Такие ж
люди писали, как и мы с тобой, грешные… Читывал я эти книги — знаю их… Чего-то, чего там не напутано, — сказал Патап Максимыч и
потом радушно примолвил: — Ты вот лучше пуншику еще пропусти!.. Никитишна! Сготовь Василью Борисычу хорошенького!
Лукав ведь мир-от — прельстит
человека, заманит в свои сети, а
потом и посмеется ему, поругается…
Чин чином благословили новобрачных родители,
потом расцеловались с ними. Перецеловались молодые и с Груней, и с кумом Иваном Григорьичем. Скоро набралось
людей полна горница. Радостно все поздравляли молодых с законным браком, хозяев поздравляли с зятем любезным.
Видимо, что это был для моего героя один из тех жизненных щелчков, которые сразу рушат и ломают у молодости дорогие надежды, отнимают силу воли, силу к деятельности, веру в самого себя и делают
потом человека тряпкою, дрянью, который видит впереди только необходимость жить, а зачем и для чего, сам того не знает.
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья,
человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а
потом уже бьют.
Помалчивали странники, // Покамест бабы прочие // Не поушли вперед, //
Потом поклон отвесили: // «Мы
люди чужестранные, // У нас забота есть, // Такая ли заботушка, // Что из домов повыжила, // С работой раздружила нас, // Отбила от еды.
Уж налились колосики. // Стоят столбы точеные, // Головки золоченые, // Задумчиво и ласково // Шумят. Пора чудесная! // Нет веселей, наряднее, // Богаче нет поры! // «Ой, поле многохлебное! // Теперь и не подумаешь, // Как много
люди Божии // Побились над тобой, // Покамест ты оделося // Тяжелым, ровным колосом // И стало перед пахарем, // Как войско пред царем! // Не столько росы теплые, // Как
пот с лица крестьянского // Увлажили тебя!..»
И рассказали странники, // Как встретились нечаянно, // Как подрались, заспоривши, // Как дали свой зарок // И как
потом шаталися, // Искали по губерниям // Подтянутой, Подстреленной, // Кому живется счастливо. // Вольготно на Руси? // Влас слушал — и рассказчиков // Глазами мерял: — Вижу я, // Вы тоже
люди странные! — // Сказал он наконец. — // Чудим и мы достаточно. // А вы — и нас чудней! —
Стародум. Льстец есть тварь, которая не только о других, ниже о себе хорошего мнения не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у
человека, а
потом делать из него, что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а
потом красть станет.