Неточные совпадения
«Рыскает он, — поучала учеников Анисья Терентьевна, — рыскает окаянный враг Божий по земле, и кто,
Богу не помолясь,
спать ляжет, кто в никонианскую церковь войдет, кто в постный день молока хлебнет аль мастерицу в чем не послушает, того железными крюками тотчас на мученье во ад преисподний стащит».
— А ты раздевайся-ка с
Богом да ложись
спать, — сказала, улыбаясь, Лиза.
— Нет, уж увольте, — на своем стоял Флор Гаврилов. — Я же… Оченно благодарны за ваши ласки… Я уж, признаться, и чайку попил, и чем
Бог послал поужинал,
спать надо теперь. Пора. Наши за Волгой давно уж
спят.
— Един
Бог властен в животе и смерти, — молвила на то Манефа. — Без его воли влас с головы не
падет… Премудро сокрыл он день и час кончины нашей. Как же ты говоришь, что следом за мной отойдешь? Опричь
Бога, о том никто не ведает.
Раздался детский крик, обмерла Аграфена Петровна… Меньшая девочка ее лежала на мостовой у колес подъехавшей коляски. Сшибло ль ее, сама ли
упала с испугу —
Бог ее знает… Ястребом ринулась мать, но ребенок был уж на руках черной женщины. В глазах помутилось у Аграфены Петровны, зелень пошла… Едва устояла она на ногах.
Говорил он, рассказывал, ровно маслом размазывал, как стояли они в Полтаве, в городе хохлацком, стоит город на горе, ровно
пава, а весь в грязи, ровно жаба, а хохлы в том городу́ народ христианский, в одного с нами
Бога веруют, а все-таки не баба их породила, а индюшка высидела — из каждого яйца по семи хохлов.
И
Бог знает, с чего она
напала на нее.
Тихоней горожане прозвали Степана Алексеича и открыто говаривали, что украсть у тихони и
Бог не взыщет, и люди не осудят — тащи со двора, что кому полюбилось да под руку
попало.
Почти все согласились со Смолокуровым. То было у всех на уме, что, ежели складочные деньги
попадут к Орошину, охулки на руку он не положит, — возись после с ним, выручай свои кровные денежки. И за то «слава
Богу» скажешь, ежели свои-то из его лап вытянешь, а насчет барышей лучше и не думай… Марку Данилычу поручить складчину — тоже нельзя, да и никому нельзя. Кто себе враг?.. Никто во грех не поставит зажилить чужую копейку.
Во сне случится увидать его, в страхе и трепете просыпается она, скорбит по целым часам и со слезами и рыданьями молится
Богу — да избавит впредь от такой
напасти.
Ну вот, вчера ночью и проберись Корней в спальню Марка Данилыча; как он туда
попал,
Бог его знает.
— Это скверно, — заметил старик. — Чудаки, право! люди не злые, особенно Егор Николаевич, а живут бог знает как. Надо бы Агнесе Николаевне это умненечко шепнуть: она направит все иначе, — а пока Христос с тобой — иди с
богом спать, Женюшка.
— И рад бы не думать, Дмитрич, да думается!.. Вот боярин Шалонский и гадать не гадал, а вдруг отправился, и как же?.. прямехонько туда, куда дай
бог попасть и мне, и тебе, и всякому доброму человеку.
Ступайте, полно вам по свету рыскать, // Служа страстям и нуждам человека. // Усните здесь сном силы и покоя, // Как
боги спят в глубоких небесах… // Хочу себе сегодня пир устроить: // Зажгу свечу пред каждым сундуком, // И все их отопру, и стану сам // Средь них глядеть на блещущие груды.
Неточные совпадения
Не горы с места сдвинулись, //
Упали на головушку, // Не
Бог стрелой громовою // Во гневе грудь пронзил, // По мне — тиха, невидима — // Прошла гроза душевная, // Покажешь ли ее?
Упала на колени я: // «Открой мне, Матерь Божия, // Чем
Бога прогневила я?
— Слава
богу! не видали, как и день кончился! — сказал бригадир и, завернувшись в шинель, улегся
спать во второй раз.
И еще скажу: летопись сию преемственно слагали четыре архивариуса: Мишка Тряпичкин, да Мишка Тряпичкин другой, да Митька Смирномордов, да я, смиренный Павлушка, Маслобойников сын. Причем единую имели опаску, дабы не
попали наши тетрадки к г. Бартеневу и дабы не напечатал он их в своем «Архиве». А затем
богу слава и разглагольствию моему конец.
Бывало, льстивый голос света // В нем злую храбрость выхвалял: // Он, правда, в туз из пистолета // В пяти саженях
попадал, // И то сказать, что и в сраженье // Раз в настоящем упоенье // Он отличился, смело в грязь // С коня калмыцкого свалясь, // Как зюзя пьяный, и французам // Достался в плен: драгой залог! // Новейший Регул, чести
бог, // Готовый вновь предаться узам, // Чтоб каждым утром у Вери // В долг осушать бутылки три.