— А
Господь их знает. Шел на службу, были и сродники, а теперь кто их знает. Целый год гнали нас до полков, двадцать пять лет верой и правдой Богу и великому государю служил, без малого три года отставка не выходила, теперь вот четвертый месяц по матушке России шагаю, а как дойду до родимой сторонушки, будет ровно тридцать годов, как я ушел из нее… Где, чать, найти сродников? Старые, поди, подобрались, примерли, которые новые народились — те не знают меня.
Неточные совпадения
— Свят ли
он, не свят ли,
Господь его ведает,
знаем только, что во святых
он не прославлен, — молвил Зиновий Алексеич. — Да и то сказать, кажись бы, не дело
ему по торговле да кабалам судить. Дело
его духовное!
Все из книг
узнал и все воочию видел Герасим, обо всем горячий искатель истины сто раз передумал, а правой спасительной веры так-таки и не нашел. Везде заблужденье, всюду антихрист… И запала
ему на душу тяжелая дума: «Нет, видно, больше истинной веры, все, видно, растлено прелестью врага Божия. Покинул свой мир
Господь вседержитель, предал
его во власть сатаны…» И в душевном отчаянье, в злобе и ненависти покинул
он странство…
— Полно, родная, перестань убиваться, — любовно молвил
он ей, положив руку на ее плечо. — Бог не без милости, не унывай, а на
него уповай. Снова пошлет
он тебе и хорошую жизнь и спокойную. Молись, невестушка, молись милосердному
Господу — ведь мы к
нему с земной печалью, а
он, свет, к нам с небесной милостью. Для того и не моги отчаиваться, не смей роптать. То
знай, что на каждого человека Бог по силе
его крест налагает.
И выступи един бес из темного и треклятого
их собора и тако возглагола сатане: «Аз ведаю,
господине, из чего сотворити пианство;
знаю бо иде же остася тоя трава, юже ты насадил еси на горах Аравитских и прельсти до потопа жену Ноеву…
— Пускай ее не глядит, — перебила Марья Ивановна. — Как
знает, пусть так и делает. Верьте, Марко Данилыч, что
Господь на все призирает, все к лучшему для нас устрояет. Положитесь на
него. Сами
знаете, что на каждую людскую глупость есть Божья премудрость. На нее и уповайте.
— К вам, барышня, в Фатьянку, значит. А как же я пущу ее к
господам Луповицким? Ни я
их не
знаю, ни
они меня, ни Дунюшки не
знают, — говорил Марко Данилыч.
— Не испытывай, Степанушка, судеб Божиих, — сказал Пахом. — Не искушай
Господа праздными и неразумными мыслями и словесами.
Он, милостивый, лучше нас с тобой
знает, что делает. Звезды небесные, песок морской, пожалуй, сосчитаешь, а дел
его во веки веков не постигнешь, мой миленький. Потому и надо предать себя и всех своих святой
его воле. К худу свят дух не приведет, все
он творит к душевной пользе избрáнных людей, некупленных первенцев Богу и агнцу.
Господь знает, какая
им в самом-то деле судьба была.
— Ехавши сюда, ночевала я в одном селе — забыла, как
оно называется. Разговорилась с хозяевами — люди
они простые, хорошие. Зашла у нас речь про ваши Луповицы. И
они говорили, правду иль нет, этого я уж не
знаю, будто здешние
господа какую-то особую веру в тайне содержат.
— И хорошо сделал, что привез, — сказала Дарья Сергевна. — Анисья Терентьевна женщина немолодая, где ей читать все время без роздыха? Мы так уговаривались, что я стану с ней чередоваться. А вот
Господь и послал помощника, ночью-то
он почитает, а я по хозяйству займусь — много ведь дела-то, и то не
знаю, Герасим Силыч, как управлюсь.
Разве что с помощью
господина исправника,
он в своем уезде везде всю подноготную
знает.
Неточные совпадения
(Принимает из окна просьбы, развертывает одну из
них и читает:)«
Его высокоблагородному светлости
господину финансову от купца Абдулина…» Черт
знает что: и чина такого нет!
Знать не хочу
господ!..» // Тем только успокоили, // Что штоф вина поставили // (Винцо-то
он любил).
Всё это делалось не потому, что кто-нибудь желал зла Левину или
его хозяйству; напротив,
он знал, что
его любили, считали простым
барином (что есть высшая похвала); но делалось это только потому, что хотелось весело и беззаботно работать, и интересы
его были
им не только чужды и непонятны, но фатально противоположны
их самым справедливым интересам.
— Я не имею удовольствия
знать этого
господина Левина, — улыбаясь сказал Вронский, — но, вероятно,
он никогда не видал тех машин, которые
он осуждает. А если видел и испытывал, то кое-как, и не заграничную, а какую-нибудь русскую. А какие же тут могут быть взгляды?
Он знал, что такое военный человек, и, по виду и разговору этих
господ, по ухарству, с которым
они прикладывались к фляжке дорогой,
он считал
их за плохих военных.