— Ах ты, дурафья безумная! — вскрикнул на нее Патап Максимыч. — Даже рожденья своего не жалеет. У скотов даже этого не бывает, и у них мать детеныша бережет… Не тебе бы, дура,
мужа бить да стегать, ему бы следовало тебе хорошую выволочку задать! Плох, больно плох он у тебя и на то даже умом не вышел, чтобы жену учить!
Неточные совпадения
Путного
мужа по твоему сиротству и по бедноте тебе не найти, попадется какой-нибудь озорник, век будет над тобой потешаться, станет пить да тебя же
бить, ломаться над тобой: «То сделай да это подай, это не ладно, да и то не по-моему!» А все из озорства, чтобы только над тобой надругаться…
— Помните, бабы, как он Настасье Чуркиной этак же судьбу пророчил? — бойко, развязно заговорила и резким голосом покрыла общий говор юркая молодая бабенка из таких, каких по деревням зовут «урви, да отдай». — Этак же спросили у него про ее судьбину, а Настасья в те поры была уж просватана, блаженный тогда как хватит ее братишку по загорбку… Теперь брат-от у ней вон какой стал, торгует да деньгу копит, а Настасьюшку
муж каждый Божий день
бьет да колотит.
— Эх, Оленушка, Оленушка! Да с чего ты, болезная, таково горько кручинишься?.. Такая уж судьба наша женская. На том свет стоит, милая, чтоб
мужу жену колотить. Не при нас заведено, не нами и кончится. Мужнины побои дело обиходное, сыщи-ка на свете хоть одну жену небитую. Опять же и то сказать: не
бьет муж, значит, не любит жену.
Касатский вспоминал, как ему рассказывали, что
муж бил Пашеньку. И Касатский видел теперь, глядя на ее худую, высохшую шею с выдающимися жилами за ушами и пучком редких полуседых, полурусых волос, как будто видел, как это происходило.
Осталась одна дочь, Марья; она была замужем за пьяницей, сапожником на Стрелецкой, и часто прибегала к Меркулову жаловаться, что
муж бьет ее: была она некрасивая и злая; тонкие губы ее дрожали от горя и злости, а один глаз, заплывший синяком, смотрел в узенькую щель, как чужой, печальный и ехидный глаз.
— Встарь таки дела бывали, что жен мужья бивали, а теперь сплошь да рядом живет, что жена
мужа бьет, особенно как пьяненький пóд руку попадет, — подхватила Дуняша.
Неточные совпадения
Свекру-батюшке // Поклонилася: // Свекор-батюшка, // Отними меня // От лиха
мужа, // Змея лютого! // Свекор-батюшка // Велит больше
бить, // Велит кровь пролить…
Свекровь-матушке // Поклонилася: // Свекровь-матушка, // Отними меня // От лиха
мужа, // Змея лютого! // Свекровь-матушка // Велит больше
бить, // Велит кровь пролить…
Привычка усладила горе, // Не отразимое ничем; // Открытие большое вскоре // Ее утешило совсем: // Она меж делом и досугом // Открыла тайну, как супругом // Самодержавно управлять, // И всё тогда пошло на стать. // Она езжала по работам, // Солила на зиму грибы, // Вела расходы, брила лбы, // Ходила в баню по субботам, // Служанок
била осердясь — // Всё это
мужа не спросясь.
Как донской-то казак, казак вел коня поить, // Добрый молодец, уж он у ворот стоит. // У ворот стоит, сам он думу думает, // Думу думает, как будет жену губить. // Как жена-то, жена
мужу возмолилася, // Во скоры-то ноги ему поклонилася, // Уж ты, батюшко, ты ли мил сердечный друг! // Ты не
бей, не губи ты меня со вечера! // Ты убей, загуби меня со полуночи! // Дай уснуть моим малым детушкам, // Малым детушкам, всем ближним соседушкам.
Жена узнала и, застав раз
мужа одного в комнате с Катюшей, бросилась
бить ее.