От Васьяновой тесноты боя и увечья крестьяне врозь разбегались, иные
шли на Волгу разбои держать, другие, насильства не стерпя, в воду метались и в петле теряли живот.
Неточные совпадения
Свияга — та еще лучше куролесит: подошла к Симбирску, версты полторы до
Волги остается, — нет, повернула-таки в сторону и
пошла с
Волгой рядом:
Волга на полдень, она
на полночь, и верст триста реки друг дружке навстречу текут, а слиться не могут.
Таковы сказанья
на Горах.
Идут они от дедов, от прадедов. И у русских людей, и у мордвы с черемисой о русском заселенье по
Волге преданье одно.
А тогда по
Волге шел неведомый, еще впервые появившийся
на Руси мор.
И под песенку о бражке Петр Степаныч с Веденеевым из серебряной раззолоченной братины
пошли разливать по стаканам «волжский квасок». Так зовется
на Волге питье из замороженного шампанского с соком персиков, абрикосов и ананасов.
Ниже истока Ахту́бы, с лишком
на двадцать сажен высится правый берег широкой
Волги. Здесь край так называемых Гор. Дальше
пойдут отлогие берега, песчаные степи, кочевья калмыков. Берег глубоким оврагом разрезан. По дну того оврага речка струится; про эту речку такое сказанье
идет от годов стародавних.
— Нет, уж увольте, —
на своем стоял Флор Гаврилов. — Я же… Оченно благодарны за ваши ласки… Я уж, признаться, и чайку попил, и чем Бог
послал поужинал, спать надо теперь. Пора. Наши за
Волгой давно уж спят.
А тут, как нарочно, разные слухи
пошли по ярманке: то говорят, что какого-то купчика в канаве нашли, то затолкуют о мертвом теле, что
на Волге выплыло, потом новые толки: там ограбили, тут совсем уходили человека…
За
Волгу в скиты
послать за канонницей некогда — она не поспеет ко времени; наставник спасова согласия, что проживал в городе, сам
на смертном одре лежал.
И тотчас же
послал за Самоквасовым. И записку написал
на случай, если бы посланный не застал его. Приписал, что теперь у него Патап Максимыч с Аграфеной Петровной и что
на другой день уезжают они в свои леса за
Волгу. Прибавил также, что Марко Данилыч приказал долго жить.
Под эти слова еще человека два к Колышкину в гости пришли, оба пароходные. Петр Степаныч ни того, ни другого не знал. Завязался у них разговор о погоде, стали разбирать приметы и судить по ним, когда
на Волге начнутся заморозки и наступит конец пароходству. Марфа Михайловна вышла по хозяйству. Улучив минуту, Аграфена Петровна кивнула головой Самоквасову, а сама вышла в соседнюю комнату; он за нею
пошел.
На другой либо
на третий день приехал в город Патап Максимыч и познакомился с известным ему заочно Мокеем Данилычем. Не
на долгое время приехала и Груня порадоваться радости давнишнего своего друга. Кроме Патапа Максимыча, приехал Чубалов, и
пошел у молодых пир, где дорогими гостями были и Колышкины муж с женой. Патап Максимыч звал выходца
на русскую землю из бусурманского плена к себе в Осиповку и отправился вместе с ним за
Волгу.
«В самом создании!» — говорил художнический инстинкт: и он оставлял перо и
шел на Волгу обдумывать, что такое создание, почему оно само по себе имеет смысл, если оно — создание, и когда именно оно создание?
— Прости, атаман, — сказал он, — жаль мне тебя, жаль, что
идешь на Волгу; не таким бы тебе делом заниматься.
И когда по скончании божественной службы благочестивые крестным ходом
пошли на Волгу воду святить, двинулась за ними и церковь Божия, пред нею же икона преподобного Варлаама Хутынского шествовала, никем не носима.
Неточные совпадения
— Дуняша? Где-то
на Волге, поет. Тоже вот Дуняша… не в форме, как говорят о борцах. Ей один нефтяник предложил квартиру, триста рублей в месяц — отвергла! Да, — не в себе женщина. Не нравится ей все. «Шалое, говорит, занятие — петь». В оперетку приглашали — не
пошла.
—
Шел,
шел — и зной палит, и от жажды и голода изнемог, а тут вдруг: «За
Волгу уехала!» Испужался, матушка, ей-богу испужался: экой какой, — набросился он
на Викентьева, — невесту тебе за это рябую!
Подле огромного развесистого вяза, с сгнившей скамьей, толпились вишни и яблони; там рябина; там
шла кучка лип, хотела было образовать аллею, да вдруг ушла в лес и братски перепуталась с ельником, березняком. И вдруг все кончалось обрывом, поросшим кустами, идущими почти
на полверсты берегом до
Волги.
—
Пойдем, Марфенька, к обрыву,
на Волгу смотреть.
Она не читала, а глядела то
на Волгу, то
на кусты. Увидя Райского, она переменила позу, взяла книгу, потом тихо встала и
пошла по дорожке к старому дому.