Неточные совпадения
И, взяв Самоквасова за
руку, повела его по темным переходам.
Распахнув дверь во Фленушкины горницы, втолкнула туда его, а сама тихим, смиренным шагом пошла в сторону.
Один остался в светелке Петр Степаныч. Прилег на кровать, но, как и прошлую ночь, сон не берет его… Разгорелась голова, руки-ноги дрожат, в ушах трезвон, в глазах появились красные круги и зеленые… Душно…
Распахнул он миткалевые занавески, оконце открыл. Потянул в светлицу ночной холодный воздух, но не освежил Самоквасова. Сел у окна Петр Степаныч и, глаз не спуская, стал глядеть в непроглядную темь. Замирает, занывает, ровно пойманный голубь трепещет его сердце. «Не добро вещует», — подумал Петр Степаныч.
Вспомнила Дуня об изображении Амвросия Медиоланского. Быстрым движеньем
руки распахнула раму, вскочила на подоконник и, раскрыв ставни, выпрыгнула в палисадник. Другого выхода ей не было, дом наполнен был людьми Божьими — ее бы остановили и отдали на жертву Денисову. В отчаянии она и кинулась в окно, между тем как араратский пророк изо всех сил старался ржавым ключом отпереть входную дверь кладовой.
Хозяин с семьёй и немногими гостями сидел за столом среди старых ткачей, солоно шутил с дерзкими на язык шпульницами, много пил, искусно подзадоривал людей к веселью и,
распахивая рукою поседевшую бороду, кричал возбуждённо:
Под эти слова вошли они в перелесок. Там укрылись в молодом частом ельнике да в кудрявых кустах можжевеловых. Остановилась Фленушка, вспыхнули очи, заискрились, заревом покрылись щеки, и улыбка в лице просияла. Закинув слегка голову, широко
распахнула руками и тихо промолвила:
Неточные совпадения
— Ну, все равно, — махнул
рукою Долганов и,
распахнув полы сюртука, снова сел, поглаживая ноги, а женщина, высоко вскинув голову, захохотала, вскрикивая сквозь смех:
Туго застегнутый в длинненький, ниже колен, мундирчик, Дронов похудел, подобрал живот и, гладко остриженный, стал похож на карлика-солдата. Разговаривая с Климом, он
распахивал полы мундира, совал
руки в карманы, широко раздвигал ноги и, вздернув розовую пуговку носа, спрашивал:
— C'est lui! [Это он! (франц.)] — воскликнула Альфонсина, всплеснув
руками и вновь
распахнув их, бросилась было меня обнимать, но Ламберт меня защитил.
Но… в сущности, этого не было, и не было потому, что та самая
рука, которая открывала для меня этот призрачный мир, — еще шире
распахнула окно родственной русской литературы, в которое хлынули потоками простые, ясные образы и мысли.
Сквозь щель двери столовым ножом он прощупал внутреннюю задвижку, обстругал немного лезвием края щели и расширил ее так, что мог просунуть, наконец, туда кончик ножа, и стал понемногу отскребать назад задвижку. Все следили за его
руками, не двигаясь, почти не дыша. Слышался только скрип металла о металл. Наконец Симеон
распахнул дверь.