Неточные совпадения
Утром, только что встала с постели Дуня, стала торопить Дарью Сергевну, скорей бы сряжалась ехать вместе с ней на Почайну. Собрались, но дверь широко распахнулась, и с радостным, светлым лицом вошла Аграфена Петровна с детьми. Веселой, но спокойной улыбкой сияла она. Вмиг белоснежные руки Дуни обвились вокруг шеи
сердечного друга. Ни
слов, ни приветов, одни поцелуи да сладкие слезы свиданья.
Дошли ли до Марьи Ивановны слухи, сама ли она догадалась по каким-нибудь
словам Дуни, только она вполне поняла, что молодая ее приятельница недавно перенесла
сердечную бурю. Однажды, когда снова зашел разговор о книгах, она спросила Дуню...
Приехала Аграфена Петровна, и Дуня сначала ей обрадовалась, разговорилась было, даже повеселела, но на другой же день опять за книги села, и «
сердечный ее друг» не мог
слова от нее добиться.
И вот вспоминается ей, сладко вспоминается, как в косно́й на низо́вье Оки, пышущий здоровьем и весельем, опершись о́ бок левой рукой, он стоял перед ней со стаканом волжского кваску и дрогнувшим от
сердечной истомы голосом говорил: «Пожалуйте, сделайте такое ваше одолжение!»
Слова простые, обычные при всяких угощеньях, но глубоко они внедрились в Дунино сердце.
Мало
слов сказала с ним, но думала о нем ежечасно и берегла свои думы как святыню, словечка о них никому не промолвила, одному только старому
сердечному другу, Аграфене Петровне, немногими
словами намекнула.
И вдруг этот человек добра и правды — обманул. Разбил, растерзал сердце девушки, погасил в нем первое чувство любви… Ни
слова никому не сказала Дуня о такой
сердечной обиде. И Груне не сказала — гордость не дозволяла, самолюбие не позволяло.
На другой день только что проснулась Аграфена Петровна и стала было одеваться, чтоб идти к Сивковым, распахнулись двери и вбежала Дуня. С плачем и рыданьями бросилась она в объятия давней любимой подруги,
сердечного друга своего Груни. Несколько минут прошло, ни та, ни другая
слова не могли промолвить. Только радостный плач раздавался по горенке.
Облилась Дуня слезами при этих
словах давнего верного друга. Сознавала она правду в речах Груни и не могла ничего возразить. В глубокую думу погрузилась она и через несколько минут, надрываясь от горя, кинулась на постель Аграфены Петровны и, спрятав лицо в подушки, не своим как будто голосом стала отрывисто вскрикивать. Если б эти рыданья, эти
сердечные вопли случились в сионской горнице, собор Божьих людей возопил бы: «Накатил! Накатил!» Хлыстовские душевные движенья оставались еще в Дуне. Причитала она...
Не отвечала Дуня, крепко призадумалась над речами друга
сердечного и противного
слова не могла ей сказать.
Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать
сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те!
Лариса. Лжете. Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не постарался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого,
сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла… ее нет на свете… нечего и искать. Я не нашла любви, так буду искать золота. Подите, я вашей быть не могу.
Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен…
Слова мои тебя смущают, друг мой
сердечный. Я это и давеча приметил и теперь вижу. Доверенность твоя ко мне…
Все у них было как-то черство, неотесанно, неладно, негоже, нестройно, нехорошо, в голове кутерьма, сутолока, сбивчивость, неопрятность в мыслях, — одним
словом, так и вызначилась во всем пустая природа мужчины, природа грубая, тяжелая, не способная ни к домостроительству, ни к
сердечным убеждениям, маловерная, ленивая, исполненная беспрерывных сомнений и вечной боязни.
Казалось, он был настроен к
сердечным излияниям; не без чувства и выражения произнес он наконец следующие
слова: — Если б вы знали, какую услугу оказали сей, по-видимому, дрянью человеку без племени и роду!
Он был любим… по крайней мере // Так думал он, и был счастлив. // Стократ блажен, кто предан вере, // Кто, хладный ум угомонив, // Покоится в
сердечной неге, // Как пьяный путник на ночлеге, // Или, нежней, как мотылек, // В весенний впившийся цветок; // Но жалок тот, кто всё предвидит, // Чья не кружится голова, // Кто все движенья, все
слова // В их переводе ненавидит, // Чье сердце опыт остудил // И забываться запретил!
«Как недогадлива ты, няня!» — // «
Сердечный друг, уж я стара, // Стара; тупеет разум, Таня; // А то, бывало, я востра, // Бывало,
слово барской воли…» — // «Ах, няня, няня! до того ли? // Что нужды мне в твоем уме? // Ты видишь, дело о письме // К Онегину». — «Ну, дело, дело. // Не гневайся, душа моя, // Ты знаешь, непонятна я… // Да что ж ты снова побледнела?» — // «Так, няня, право, ничего. // Пошли же внука своего». —