За границей, именно в Буде, в 1849 году под именем епископа (Платона Афанацкевича) одной православной епархии, находящейся в пределах Австрийской империи, напечатаны на
славянском языке весьма любопытные сведения о Белой Кринице.
Высказывалась мысль, что перевод Священного Писания Кириллом и Мефодием на
славянский язык был неблагоприятен для развития русской умственной культуры, ибо произошел разрыв с греческим и латинским языком.
Фаэтон между тем быстро подкатил к бульвару Чистые Пруды, и Егор Егорыч крикнул кучеру: «Поезжай по левой стороне!», а велев свернуть близ почтамта в переулок и остановиться у небольшой церкви Феодора Стратилата, он предложил Сусанне выйти из экипажа, причем самым почтительнейшим образом высадил ее и попросил следовать за собой внутрь двора, где и находился храм Архангела Гавриила, который действительно своими колоннами, выступами, вазами, стоявшими у подножия верхнего яруса, напоминал скорее башню, чем православную церковь, — на куполе его, впрочем, высился крест; наружные стены храма были покрыты лепными изображениями с таковыми же лепными надписями на
славянском языке: с западной стороны, например, под щитом, изображающим благовещение, значилось: «Дом мой — дом молитвы»; над дверями храма вокруг спасителева венца виднелось: «Аз есмь путь и истина и живот»; около дверей, ведущих в храм, шли надписи: «Господи, возлюблю благолепие дому твоего и место селения славы твоея».
Матвей вздрогнул, рванулся к ней и заговорил быстро и возбужденно. Звуки
славянского языка дали ему надежду на спасение, на то, что его, наконец, поймут, что ему найдется какой-нибудь выход…
Стенная живопись, с подписями внизу на
славянском языке, представляла, для Бегушева по крайней мере, довольно непонятные изображения: он только и узнал между ними длинную и совершенно белую фигуру воскресающего Лазаря [Воскресающий Лазарь — персонаж евангельской легенды, в которой рассказывается о смерти Лазаря и о воскрешении его Христом.].
Неточные совпадения
Сличались греческий,
славянский и русский тексты с переводом на якутский
язык.
Впрочем, так же было поступлено и с
славянским переложением Евангелия с греческого
языка.
Это прежде всего распря двух
славянских душ, родственных по крови и
языку, по общеславянским расовым свойствам и столь различных, почти противоположных, с трудом совместимых, неспособных друг друга понять.
Поэзия его трудная, ученая, пышная, полная выражений, взятых из церковно-славянского
языка, требующая комментариев.
Церковно-славянский
язык стал единственным
языком духовенства, т. е. единственной интеллигенции того времени, греческий и латинский
языки не были нужны.