Неточные совпадения
А их глазищи желтые
Горят, как воску ярого
Четырнадцать свечей!
Попотчуй мужиков!»
Глядь — скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки,
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять.
Попасть на доку надобно,
А толстого да грозного
Я всякому всучу…
Давай больших, осанистых,
Грудь с
гору, глаз навыкате,
Да чтобы больше звезд!
На пожне
гору добрую
Поставил, съел с горошину:
«Эй! богатырь! соломинкой
Сшибу, посторонись...
Вино валит крестьянина,
А
горе не валит его?
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки:
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять.
Крестьяне подкрепилися.
Роман за караульного
Остался у ведра,
А прочие вмешалися
В толпу — искать счастливого:
Им крепко захотелося
Скорей попасть домой…
— А вот гляди (и молотом,
Как перышком, махнул):
Коли проснусь до солнышка
Да разогнусь о полночи,
Так
гору сокрушу!
Случалось, не похвастаю,
Щебенки наколачивать
В день на пять серебром!
Глядел я на товарищей,
Сам весь
горел, подумывал —
Несдобровать и мне.
«Точеные-то столбики
С балкону, что ли, умница?» —
Спросили мужики.
— С балкону!
«То-то высохли!
А ты не дуй!
Сгорят они
Скорее, чем карасиков
Изловят на уху...
— Жду — не дождусь. Измаялся
На черством хлебе Митенька,
Эх,
горе — не житье! —
И тут она погладила
Полунагого мальчика
(Сидел в тазу заржавленном
Курносый мальчуган).
— Мы рады и таким!
Бродили долго по́ саду:
«Затей-то!
горы, пропасти!
И пруд опять… Чай, лебеди
Гуляли по пруду?..
Беседка… стойте! с надписью!..»
Демьян, крестьянин грамотный,
Читает по складам.
«Эй, врешь!» Хохочут странники…
Опять — и то же самое
Читает им Демьян.
(Насилу догадалися,
Что надпись переправлена:
Затерты две-три литеры.
Из слова благородного
Такая вышла дрянь...
Не русские слова,
А
горе в них такое же,
Как в русской песне, слышалось,
Без берегу, без дна.
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки,
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять…
Гогочут братья Губины:
Такую редьку схапали
На огороде — страсть!
Да как я их ни бегала,
А выискался суженой,
На
горе — чужанин!
Как велено, так сделано:
Ходила с гневом на сердце,
А лишнего не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И
горя словно не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай нас — нам весело,
Всегда у нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
Горит и стонет дерево,
Горят и стонут птенчики:
«Ой, матушка! где ты?
В долины, в рощи тихие
Мы сами улетим!»
Дотла
сгорело дерево,
Дотла
сгорели птенчики,
Тут прилетела мать.
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я,
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею,
Одним порядком шли,
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай Бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна…
А на четвертый новое
Подкралось
горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!
Вздохнул Савелий… — Внученька!
А внученька! — «Что, дедушка?»
— По-прежнему взгляни! —
Взглянула я по-прежнему.
Савельюшка засматривал
Мне в очи; спину старую
Пытался разогнуть.
Совсем стал белый дедушка.
Я обняла старинушку,
И долго у креста
Сидели мы и плакали.
Я деду
горе новое
Поведала свое…
Громко кликала я матушку.
Отзывались ветры буйные,
Откликались
горы дальние,
А родная не пришла!
День денна моя печальница,
В ночь — ночная богомолица!
Никогда тебя, желанная,
Не увижу я теперь!
Ты ушла в бесповоротную,
Незнакомую дороженьку,
Куда ветер не доносится,
Не дорыскивает зверь…
То было холодно,
Теперь огнем
горю!
В леса — леса повяли бы,
В луга — луга
сгорели бы!
Не
горы с места сдвинулись,
Упали на головушку,
Не Бог стрелой громовою
Во гневе грудь пронзил,
По мне — тиха, невидима —
Прошла гроза душевная,
Покажешь ли ее?
Весь Божий мир изведали,
В
горах, в подземных пропастях
Искали…
К тому же стогу странники
Присели; тихо молвили:
«Эй! скатерть самобраная,
Попотчуй мужиков!»
И скатерть развернулася,
Откудова ни взялися
Две дюжие руки:
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять…
Другая белокурая,
С распущенной косой,
Ай, косонька! как золото
На солнышке
горит!
Из дурака, родименький,
И
горе смехом прет!
Гремит на Волге музыка.
Поют и пляшут девицы —
Ну, словом, пир
горой!
К девицам присоседиться
Хотел старик, встал на ноги
И чуть не полетел!
Сын поддержал родителя.
Старик стоял: притопывал,
Присвистывал, прищелкивал,
А глаз свое выделывал —
Вертелся колесом!
Так солнце с неба знойного
В лесную глушь дремучую
Забросит луч — и чудо там:
Роса
горит алмазами,
Позолотился мох.
Беден, нечесан Калинушка,
Нечем ему щеголять,
Только расписана спинушка,
Да за рубахой не знать.
С лаптя до ворота
Шкура вся вспорота,
Пухнет с мякины живот.
Верченый, крученый,
Сеченый, мученый,
Еле Калина бредет:
В ноги кабатчику стукнется,
Горе потопит в вине.
Только в субботу аукнется
С барской конюшни жене…
Словно чугунка подходит —
горятЧьи-то два круглые, яркие ока,
Птицы какие-то с шумом летят.
Везли его в острог,
А он корил начальника
И, на телеге стоючи,
Усоловцам кричал:
—
Горе вам,
горе, пропащие головы!
Всё повыведал, насулил ему
Горы золота, выдал вольную…
И скоро поддававшийся
Как
горю, так и радости,
«Великий грех! великий грех!» —
Тоскливо вторил Клим.
Да город-то
сгорел!»
—
Сгорел?
Только
горами не двигали,
А на редуты как прыгали!
Зайцами, белками, дикими кошками,
Там и простился я с ножками,
С адского грохоту, свисту оглох,
С русского голоду чуть не подох!
Встали — небужены,
Вышли — непрошены,
Жита по зернушку
Горы наношены!
Домна Платоновна росту невысокого, и даже очень невысокого, а скорее совсем низенькая, но всем она показывается человеком крупным. Этот оптический обман происходит оттого, что Домна Платоновна, как говорят, впоперек себя шире, и чем вверх не доросла, тем вширь берет. Здоровьем она не хвалится, хотя никто ее больною не помнит и на вид она
гора горою ходит; одна грудь так такое из себя представляет, что даже ужасно, а сама она, Домна Платоновна, все жалуется.
— Я не пужлив… Да и сплетни, чай, больше плетут людские языки… Людская молва, что снежный ком, с кулак начнется, до нас докатится
гора горой, — ответил Федосей Афанасьевич.
Неточные совпадения
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что
сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но
сгорела.
Милон. Не могу. Мне велено и солдат вести без промедления… да, сверх того, я сам
горю нетерпением быть в Москве.
Целых шесть лет сряду город не
горел, не голодал, не испытывал ни повальных болезней, ни скотских падежей, и граждане не без основания приписывали такое неслыханное в летописях благоденствие простоте своего начальника, бригадира Петра Петровича Фердыщенка.
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовокупить, что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи
горах построен, на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а у нас — начальники.