Неточные совпадения
Маляр. Да коли мы
за ними собственно пришли,
как же так ни слова?
Павлин. А так же — ни слова, да и все тут. Пройдут барышня в гостиную, чаю накушаются, я им доклад сделаю; тогда вам всем резолюция и выдет.
Как же вы хотите, чтоб праздничное дело, утром, да сейчас
за суету? Барышня в это время тишину любят и чтоб никто их не беспокоил, особливо об деньгах. Вы то подумайте: когда они приедут из собора, сядут в размышлении и подымут глазки кверху, где душа их в это время бывает?
Павлин.
Как же возможно против мужчины! Кабы столько ума было, так
за вами бы не посылали; а то чуть кляузное дело, сейчас
за вами и шлют.
Павлин.
Какая есть, и
за ту спасибо скажите, сударь!
Мурзавецкий. Боже мой,
как я влюблен-то в нее! Уж это… уж это… тут, ма тант, слов нет. Мерси, мерси! Вот
за это мерси! (Целует у нее руку.)
Мурзавецкая. Зачем срок? Что мне себя связывать! Отдам, вот и все тут. Я еще не знаю, сколько у меня денег и есть ли деньги — да и копаться-то в них
за грех считаю. Когда понадобятся… да не то что когда понадобятся, а когда захочу отдать, так деньги найдутся, стоит только пошарить кругом себя. И найдется ровно столько, сколько нужно. Вот
какие со мной чудеса бывают. Да ты веришь аль нет?
Мурзавецкая. Потому что боишься меня, знаешь, что я могу тебя и с места теплого турнуть и из городу выгнать, — проказ-то немало
за тобой; и придется тебе в волостные писаря проситься. Да ведь у меня недолго, я
как раз.
Чугунов. Что это вы
какие слова говорите! Зачем, благодетельница, такие слова говорить! Ну, что
за подлог? Умное дело — вот
как это называется. Такая воля была господина Купавина; а не все ли равно, что на словах, что на письме он ее выразил. А если без письма-то Евлампия Николаевна не поверит да денег не даст, так не больше ли тогда греха-то будет? И воля покойного не будет исполнена, и бедным на помин его доброй души ничего не достанется.
Купавина. Да уж не так,
как вы. Вы меня простите, Михайло Борисыч, если я не побегу встречать его
за пять верст.
Купавина.
Какие страсти!
Как вы дурно думаете о людях! Да Чугунов со слезами благодарил меня
за доверие. Он плакал, говорю я вам.
Мурзавецкий. Муа? Чаю? Ни
за какие пряники! Жаме де ма ви! Бабье занятие.
Глафира. Я не знаю, что сделалось. Что-то произошло вдруг для нас с сестрой неожиданное. Сестра о чем-то плакала, стали всё распродавать, меня отправили к Меропе Давыдовне, а сами скрылись куда-то, исчезли, кажется,
за границу. Конечно, я сама виновата, очень виновата: мне надо было там ловить жениха — это было очень легко; а я закружилась, завертелась,
как глупая девчонка; я себе этого никогда не прощу.
Глафира. Нет, для меня она ничего не сделает. У ней во всем расчет! Она ловкая женщина, она сумеет выдать и
за богатого человека, но только с тем, чтобы взять потом в свои руки и пользоваться всем, чем можно, и еще твердить постоянно, что она вот
как облагодетельствовала.
Жертву я нашла: Лыняев — единственный человек,
за которым я могу жить так,
как мне хочется,
как я привыкла; всякая другая жизнь для меня тягость, бремя, несчастие — хуже смерти.
Купавина. Постараюсь. Мне страшно
за мою свободу. Вот письмо от него, я еще его не читала, видишь,
как я равнодушна. Мне привез его Лыняев.
Горецкий. Да хотя бы рассекрет. У меня своих секретов нет, а если
какой чужой, так что мне
за надобность беречь его. Я для Глафиры Алексеевны все на свете…
Горецкий.
Как не учить! Ведь учить у нас — значит бить; так учили и дома, и посторонние, кому не лень было. Особенно пьяные приказные по улицам, бывало, так и ловят мальчишек
за вихры, это для них первое удовольствие.
Беркутов. Нет, на это имение, ну и на Евлампию Николаевну, разумеется. Сколько удобств, сколько доходных статей,
какая красивая местность. (Указывая в дверь.) Погляди, ведь это роскошь! А вон, налево-то, у речки, что
за уголок прелестный!
Как будто сама природа создала.
Вы теперь женщина богатая и свободная, ухаживать
за вами не совсем честно; да и вы на каждого вздыхателя должны смотреть,
как на врага, который хочет отнять у вас и то и другое, то есть и богатство, и свободу.
Беркутов. В другом месте это огромное богатство, а здесь на лес цены низки: лесопромышленники дадут вам рублей по десяти
за десятину — значит, надо продать его почти весь. А без лесу имение стоит грош. Дадут и дороже десяти рублей, но с рассрочкой платежа, по вырубке, а вам нужны деньги сейчас. Вот
какое ваше положение!
Горецкий.
За мной дядя прислал, велит сейчас приезжать.
Как прикажете?
Глафира из-за портьеры смотрит на него страстным, хищническим взглядом,
как кошка на мышь.
Мурзавецкая. Готово уж? Нет, Вукол, в тебе дьявол сидит.
Как вас, скариотов, земля терпит? А что
за книга это у тебя?
Купавина (подумав). Нет,
как хотите, я
за него не пойду; я не чувствую к нему никакого расположения.
Мурзавецкая. Об одном, батюшка, я тебя прошу: не пеняй ты на меня, своя воля была. Вот эту пару так уж точно я сосватала, вот
за них должна буду Богу отвечать; а вы,
как знаете.
Беркутов. Меропа Давыдовна, благодарю вас
за радушный прием и
за участие, которое вы во мне приняли! Позвольте предложить вам этот маленький подарок. (Подает Мурзавецкой коробочку.) Это аквамариновые четки! Господа, я пробыл здесь недолго, но уж имел возможность вполне оценить эту во всех отношениях редкую женщину. Желательно, чтоб наши передовые люди всегда относились с глубоким уважением к Меропе Давыдовне. Мы должны подавать пример другим,
как нужно уважать такую почтенную старость!
Чугунов. Золотой-то он — точно золотой; а я вам вот что скажу!
За что нас Лыняев волками-то называл?
Какие мы с вами волки? Мы куры, голуби… по зернышку клюем, да никогда сыты не бываем. Вот они волки-то! Вот эти сразу помногу глотают.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой,
какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай,
какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен,
как бревно. Я ему прямо скажу:
как хотите, я не могу жить без Петербурга.
За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать,
какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы
за какого-нибудь простого человека, а
за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Анна Андреевна. Ну что ты? к чему? зачем? Что
за ветреность такая! Вдруг вбежала,
как угорелая кошка. Ну что ты нашла такого удивительного? Ну что тебе вздумалось? Право,
как дитя какое-нибудь трехлетнее. Не похоже, не похоже, совершенно не похоже на то, чтобы ей было восемнадцать лет. Я не знаю, когда ты будешь благоразумнее, когда ты будешь вести себя,
как прилично благовоспитанной девице; когда ты будешь знать, что такое хорошие правила и солидность в поступках.
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)А все ты, а всё
за тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с
какими усами?