Гораздо лучше сказать, что теперь она осталась одна для него в целом мире, что он только ее одну может любить; а что она к нему неравнодушна, в этом нет сомнения: он заметил это еще в Москве, и к чему бы, в самом деле, назначать свидание; она теперь дама и, как видно, не
любит мужа и несчастлива с ним, а в этом положении женщины очень склонны к любви.
«Что это значит, — думал он, — она не
любит мужа — это видно, почему же она отвергает и даже оскорбляется моими исканиями? Я ей не противен, никакого чувства отвращения я не заметил в ней… напротив! Если я круто повернул и если только это детская мораль, ребяческое предубеждение, то оно должно пройти со временем. Да и что же может быть другое? Уж не любит ли она кого-нибудь?»
Неточные совпадения
«Ее, кажется, и муж-то не
любит», — говорили одни; «И не за что», — подтверждали другие.
— Что хворая! Известно:
муж любит жену здоровую, а брат сестру богатую.
Она
любила своих подруг, своих наставниц, страстно
любила своего отца, и, конечно, если бы судьба послала ей доброго
мужа, она сделалась бы доброй женой и нежной матерью, и вся бы жизнь ее протекла в выполнении этого чувства любви, как бы единственной нравственной силы, которая дана была ей с избытком от природы.
Результат был тот, что бедная девушка, как новая Татьяна, полная самоотвержения, чтоб угодить отцу,
любя одного, отдала руку другому, впрочем, обрекая себя вперед на полное повиновение и верность своему
мужу; и действительно, с первых же дней она начала оказывать ему покорность и возможную внимательность, но не понял и не оценил ничего Мановский.
— Я вас очень
люблю! — продолжал старик, ближе подвигаясь к Анне Павловне. — Дайте мне еще поцеловать вашу ручку: вы все что-то печальны… Скажите мне,
любите ли вы вашего
мужа?
— Всякая женщина должна
любить своего
мужа, — сказала она.
— Я
люблю моего
мужа, — отвечала молодая женщина, не решившаяся быть откровенной.
— Нет, вы не
любите вашего
мужа, — возразил Сапега, внимательно смотря на свою гостью. — Вы не можете
любить его, потому что он сам вас не
любит и не понимает.
— О, не убегайте меня! — говорил растерявшийся старик, протягивая к ней руки. — Ласки… одной ничтожной ласки прошу у вас. Позвольте мне
любить вас, говорить вам о любви моей: я за это сделаюсь вашим рабом; ваша малейшая прихоть будет для меня законом. Хотите, я выведу вашего
мужа в почести, в славу… я выставлю вас на первый план петербургского общества: только позвольте мне
любить вас.
В первый почти раз женщина не гневом и презрением, а слезами просила его прекратить свои искания, или, лучше сказать, в первый еще раз женщина отвергнула его, богатого и знатного человека. Он решился притвориться и ожидать до времени. «Ее надобно приучить к мысли
любить другого, а не
мужа, — подумал он, — а я ей не противен, это видно».
— Погодите… Я понимаю…
муж меня выгнал, он не убил меня, а только выгнал, и за что? За то, что я сказала, что
люблю этого человека… Что же? Ведите меня к нему. Я хочу его видеть, хочу рассказать ему, как меня выгнал
муж за него. Ведите меня, я давно его не видала, я обманула его.
Внутреннюю жизнь ее я вскоре разглядел. Она не
любила мужа и не могла его любить; ей было лет двадцать пять, ему за пятьдесят — с этим, может, она бы сладила, но различие образования, интересов, характеров было слишком резко.
По-видимому, она еще
любила мужа, но над этою привязанностью уже господствовало представление о добровольном закрепощении, силу которого она только теперь поняла, и мысль, что замужество ничего не дало ей, кроме рабского ярма, до такой степени давила ее, что самая искренняя любовь легко могла уступить место равнодушию и даже ненависти.
Старшему сыну Серафимы было уже четыре года, его звали Сережей. За ним следовали еще две девочки-погодки, то есть родившиеся через год одна после другой. Старшую звали Милочкой, младшую Катей. Как Серафима ни
любила мужа, но трехлетняя, почти без перерыва, беременность возмутила и ее.
Неточные совпадения
Софья. Да как достойного
мужа не
любить дружески?
Г-жа Простакова. Успеем, братец. Если ей это сказать прежде времени, то она может еще подумать, что мы ей докладываемся. Хотя по
муже, однако, я ей свойственница; а я
люблю, чтоб и чужие меня слушали.
— Анна, ради Бога не говори так, — сказал он кротко. — Может быть, я ошибаюсь, но поверь, что то, что я говорю, я говорю столько же за себя, как и за тебя. Я
муж твой и
люблю тебя.
Она никак не могла бы выразить тот ход мыслей, который заставлял ее улыбаться; но последний вывод был тот, что
муж ее, восхищающийся братом и унижающий себя пред ним, был неискренен. Кити знала, что эта неискренность его происходила от любви к брату, от чувства совестливости за то, что он слишком счастлив, и в особенности от неоставляющего его желания быть лучше, — она
любила это в нем и потому улыбалась.
Если бы не было этого, она бы оставалась одна со своими мыслями о
муже, который не
любил ее.